Жертва

Не знаю, поймешь ли ты меня.
– Почему же не понять. Любой разумный без близких и семьи – это словно умерший, засохший ствол дерева. Пусть он даже бессмертный, его существование лишено всякого смысла. Так что не сомневайся, я тебя очень понимаю.

Взбрыкивающая демонесса иногда пыталась вырваться из рук или упасть с плеча. С ней приходилось обращаться примерно так же, как и с собой: бить головой о ближайший ствол или щипать за самые чувствительные, уже покрывшиеся страшными синяками места прекрасного тела. Визг после щипков, несмотря на общую слабость пострадавшей, достигал такой силы в обоих ипостасях Изнанки, что хотелось зарыться головой в землю, словно страус. Выход опять получался только один: отыскать ствол потверже и словно бы нечаянно приложиться драгоценной ношей о ствол.
А потом кусать собственные губы в отчаянии и шептать хриплым, срывающимся голосом:
– Ничего, дорогая, пусть я убью нас обоих, но… дойду до нашего дома.

Потому что постепенно наисильнейшие сексуальные желания тоже стали гаситься и нивелироваться. Самое сильнейшее инстинктивное чувство продолжения рода здесь вдруг стало совершенно иным: осмысленным, неспешным, чуть ли не священным, ритуальным действом. Вначале незаметно, потом все чаще и чаще отношения между разнополыми партнерами стали переходить просто на иной, казалось бы, более духовный уровень бестелесной любви. Достаточно просто было подержать друг друга за руку или просто заглянуть в любимые глаза, как в сознании возникал отблеск экстаза, сродни легкому, феерическому оргазму. А уж если совершалось совместное купание или просто дальняя прогулка, то партнеры переставали общаться словами, а переходили к неведомым им раньше языкам жестов, взглядов и редких прикосновений.

– Ох ты какая шустрая у меня! Вчера еще пластом лежала, а сегодня уже в бой рвется?
– Не стыдно! – Демонесса с разгона уселась любимому на колени и обвила его шею руками. – Пластом я лежала под тобой, если ты не забыл. И не потому что больная, а потому что устала от чрезмерного секса. И где твоя последовательность и честность? Значит, если валять меня несколько часов подряд, словно куклу, по кровати, – можно, а как заниматься фехтованием – то нельзя? Если здорова, то почему я остаюсь на постельном режиме? А если мне нельзя лайкровым мечом махать, то и прижимать меня не смей!

Их скуку и тоскливую безысходность не скрашивала даже возможность постоянного, беспрепятственного наблюдения как за миром людей, так и за миром демонов. Все действия этих наблюдаемых разумных существ казались глупыми, низменными и давно прогнозируемыми, а потому и совершенно лишенными страсти, силы и перспективы. Глядя на мир через призму их действий, становилось лень даже мысленно предсказать нечто новое или из ряда вон выходящее.