Глазами ящерицы

Но, пожалуй, здесь виноватых нет,
каждый делал что-то по мере сил.

М. А. вспоминал: «В какой-то момент было ощущение, что уезжают все. В этот период — примерно с 71-го по 76-й — общим фоном жизни было почти паническое ощущение, что какое-то жизненное основание, выстроенное конвульсивными, мучительными усилиями, пусть даже случайными совпадениями — но все-таки выстроенное! — это основание исчезает, разъезжается, как треснувшая льдина, и сейчас ты просто провалишься в темную мертвую воду

Письма от уехавших друзей, их — часто шифрованные — звонки, обсуждение писем и звонков оставшимися с оставшимися, эта работа по поиску связи и заполнению пустоты становится основой для новой культуры, вырастающей на месте разрушенной отъездами. И так несколько раз, вслед каждому прощанию. А новый язык всякий раз помнит о предыдущих формах разговора: это вопрос выживания.

У нас была игра — я убегал от нее и кричал: «я уезжаю навсегда», потом бежал назад, и мы обнимались: «я вернулся».

Событие — это происшествие, обнаружившее собственный смысл

Это из воздуха на дворе,
полном политики словно гари,
передается: тире — тире,
а произносится: твари — твари.

Эта земля, впитавшая столько молний,
долго на нас глядела, не нагляделась —
не разглядела: что за народ неполный,
вроде живое, а с виду окаменелость.

Смерть сегодня в сахаре заварена.
Воздух с улицы идет на нас войной.
Чем отсвечивает праздничное зарево,
отвернувшись, чувствуешь спиной.

Стихи — это моментальный снимок, попытка поймать преломление воздуха, что-то эфемерное, неподвластное объяснению.

Хорошо бы в помощь жилью, живому
поднималась лестница винтовая,
чтобы шаг за шагом, одно к другому,
не скрипя и сердце не надрывая.