Эссе, статьи

Видишь ли, воин рассматривает себя как уже мертвого,
поэтому ему нечего терять.
Карлос Кастанеда

Исторический материал убедительно доказывает, что общество обращалось к олигархической модели именно в трудные времена хаоса и смуты, а демократию способно было выдержать только в короткие периоды относительного благополучия

Всякое царство, разделившееся в себе, погибнет. Мы много раз имели возможность убедиться в правоте этих библейских слов. Но линия губительного раздела не обязательно идет по карте, она может проходить сквозь умы и души. Это происходит, когда одна часть народа отторгается от другой и в обществе возникает конфликт разных социальных слоев. Поэтому главная задача национальных средств массовой информации в эпоху кризиса – препятствовать возникновению розни и распрей

Но самую красивую и самую страшную легенду о московском метро придумали дети; это одна из страшилок, которые рассказывали в пионерлагерях. Когда в палате становилось темно, начинались рассказы о том, что происходит с людьми, которые засыпают в поездах и пропускают конечную станцию. Когда поезд въезжает в метро, людей будят, вытаскивают из вагонов и сажают на цепь. После этого они проводют долгие годы под землей, работая и ремонтируя те загадочные механизмы, которые приводят огромный организм метро в движение. Все это время они находятся как бы в трансе, потому что им что-то подсыпают в еду. Когда они стареют и уже не могут работать, они в один прекрасный день просыпаются в переполненном вагоне, посреди людей, едущих на работу. Они ничего не помнят о своей жизни под землей, просто им становится ясно, что еще вчера они были молоды и полны надежд, а сегодня старики. Их жизнь окончена, и они совершенно не понимают, что же произошло между вчера и сегодня

Но у меня есть подозрение, что Лета – это не те воды, в которые мы вступаем после смерти, а река, через которую мы переплавляемся при жизни. Мост у нас под ногами. Но есть ли берега? Границы, по которой я иду, я не помню. Границы, к которой приближаюсь, не вижу. Можно ли говорить, что я иду откуда-то или куда-то? И всё же меня утешает сходство жизни с прогулкой по мосту, который я отчаялся пересечь. В сущности, думаю я иногда, я ведь не делал в жизни ничего иного, а только мерил шагами этот висящий в пустоте отрезок никуда не ведущей дороги – мост, который я так хотел перейти

Я вспомнил мост, который собирался когда-то пересечь. Мысль о том, что я сделаю это сейчас, наполнила меня неожиданной радостью. Я понял: сделав это, я пересеку границу между собой нынешним и собой прошлым, и это будет значить, что тот мальчик и я – один и тот же человек. Это было бы самым настоящим алхимическим актом

Один аксессуар экипировки космонавтов казался мне особенно загадочным. Они несли с собой маленькие, пузатые чемоданчики, которые блестели на солнце сталью и титаном. Меня очень занимал вопрос, что же могло находиться внутри. Может быть, звездные карты? Кодовые таблицы? Секретное оружие? Запас кислорода для чрезвычайных ситуаций? Я долго не решался спросить об этом взрослых – по опыту зная, что после их объяснений мир редко становился интереснее. Когда я все же не выдержал, ответ был ошеломляющим. «Чемодан?» – переспросил один из сидящих у телевизора. «Так он для говна. Видишь, от него шланг к скафандру идет. Космонавты ведь тоже люди.»
То, что подобная система удаления отходов была важна, отрицать было невозможно. Но космонавт с чемоданчиком дерьма в руках казался мне таким немыслимым, что мой чистый звездный мир получил в этот момент явную трещину. С тех пор, когда новый космонавт шел к своей новой ракете, мои глаза, не отрываясь, смотрели только на этот чемодан. Наверное, это зависело от того, что я вырос и давно заметил, что не только космонавты несли с собой этот чемодан, это делали все советские люди. (В дореволюционной России говорили, каждый должен нести свой крест – возможно, этот чемодан был атеистическим обрубком той метафоры.)
Более того, вся советская космонавтика уходила корнями в вонь ГУЛАГа, там сидел главный конструктор Королев, его чемодан был с тех пор всегда с ним. Символярий, который советские ракеты несли в космос (гербы со связками колосьев, вымпелы со звездами и так далее), был подделкой, в то время как это было очень точным символом, открывающим весь ужас: советский человек, построивший первые космические корабли и полетевший на них к звездам, навстречу обитателям других миров, не мог ничего предъявить им кроме чемодана, полного лагерного говна, тирании и темной нищеты. Чем больше я узнавал о мире, тем больше становился чемодан, и тем тяжелее было космонавту тащить его к ракете

Под окнами пятиэтажных хрущевок стояли модели спутников. В отрывных календарях один звездолет сменял другого. Поток космических аллюзий открывал советским будням, так сказать, дорогу в будущее и не давал жизненной вони ударить в нос. Мир вокруг казался палаточным лагерем, в котором люди жили только временно, пока город солнца не будет достроен. И о том, что этот лагерь существовал уже чуть ли не вечно, в апофеозные моменты наших космических иллюзий мы не вспоминали совершенно: по телевизору показывали старты ракет с Байконура

Человек является наполовину тем, что он есть, а наполовину тем, чем он хотел бы стать, сказал Оскар Уайльд

Общественным мнением манипулируют в интересах тех, кто платит за это деньги. Но при этом объектом манипуляций становится сознание других людей. Любого человека возмутило бы, если бы по чьему-то заказу ему вдруг сделали татуировку на лбу. Но почему общество должно разрешать татуировать свое созанние, да еще бесплатно? Рекламлоках, а в созании людей. Почему заказчик любого вида рекламы не платит отдельным гражданам за размещение своей информации в их сознании? При установке рекламного щита происходят отчисления городской архитектуре, ГАИ, охране президента, балансодержателю и т.д. – все в доле, кроме членов target group. С ними этот вопрос даже не обсуждается. В чьей собственности вообще находится сознание человека в условиях рыночных отношений?