Владислав Иноземцев

Оценивая российское общество первых десятилетий XXI века, можно отметить несколько характерных черт, которые позволяют уверенно констатировать его протофашистские черты.
Во-первых, это очевидная — и крайне нетипичная для современного общества — апологетика силы, войны и империализма. Рефреном звучат тезисы о былом величии страны, на которое нужно опираться и которое необходимо восстановить. Доминирующая этническая группа, русские, изображается цивилизационным центром особого «русского мира», который распространяется далеко за пределы собственно российских границ[146]. В основе «русского мира» лежат, как мы знаем, «особый генетический код»[147] и специфическая религиозная и культурная традиция, которым однозначно приписывается превосходство над большинством других

Попытки изобразить завершение глобального противостояния как победу демократии над диктатурой и своего рода «конец истории»[97] привели к тому, что «демократиями» начали именовать различные формы политического устройства, так или иначе предполагавшие вовлеченность граждан в избирательный процесс[98]. Это сыграло со многими политическими мыслителями злую шутку: если во времена СССР никого не обманывали организовывавшиеся в стране плебисциты, на которых уверенно побеждали представители «блока коммунистов и беспартийных», то теперь даже формально проводимые выборы начали считаться признаком «демократичности»[99]. Неудивительно, что демократии стали подразделяться на «либеральные» и «нелиберальные»[100], «полноценные» и «фиктивные»[101], а также «ограничивающие»[102] и даже «тоталитарные

Разве можно быть против борьбы с терроризмом? — тогда получите законы об ограничении гражданских прав, которые под этим предлогом вводятся начиная с трагедии в Беслане в 2004 году и до сих пор. Разве следует желать разрушения традиционных ценностей и этических норм? — тогда получите усиление роли Церкви, законы, так или иначе маргинализирующие представителей сексуальных меньшинств, концепцию национальной безопасности, насквозь проникнутую консерватизмом и ретроградством. Разве можем мы позволить зарубежным правительствам определять, как жить и развиваться нашему государству? — тогда вот вам ограничение прав некоммерческих организаций, усложнение финансирования политической деятельности и т. д. Разве можно бросить в беде собственных соотечественников? — и мы имеем аннексию Крыма, войну с Украиной, формирование идеологии «Русского мира» и постоянно растущую готовность страны к войне

российское общество атомизируется еще больше. Именно поэтому в стране практически нет активных профсоюзов; крайне редко случаются (и не имеют практически никаких последствий) организованные протестные акции; членство в разного рода ассоциациях стремится к нулю; политические партии избегают постановки реальных проблем и не обладают значимым влиянием. Страну населяют по-европейски образованные люди, сегодня уже не слишком бедные, обладающие доступом к информации — но при этом желающие есть и спать, зарабатывать деньги и свободно действовать в ограниченном пространстве; видеть реалии другого мира, но удовлетворяться своим; осознавать недостатки системы, но адаптироваться к ней. Власть может спать спокойно. Внизу — абсолютно деструктурированное общество, «текучая постмодернити»[126], неспособная к самоорганизации и не имеющая общих задач и единых целей

России XXI века сместить с поста лидера государства Владимира Путина? Или такая возможность представилась им раньше, в бытность президентом Бориса Ельцина — ну, например, в 1996 году? Или на каких-то выборах они единодушно избирали отца перестройки Михаила Горбачёва, а затем отказывали ему в доверии? Случалось ли так, чтобы на съездах КПСС в ходе альтернативного голосования партийцы сменили Генерального секретаря (XVII съезд не вспоминать)? Кто-то выбирал Временное правительство? Пришедших ему на смену большевиков (да и как избирались — и избирались ли вообще? — те Советы, от чьего имени они захватили власть)? Или, может быть, Россией хотя бы какое-то время управляло демократически избранное Учредительное собрание? Дальше, я думаю, можно и не углубляться

Поэтому внешнеполитическая повестка обретает для власти совершенно особую ценность: заявления о реинтеграции постсоветского пространства, захват территории других государств или бряцание оружием на глобальной периферии непосредственно влияют на степень ее поддержки населением, которое ради геополитического «величия» готово смиряться со многими элементами жизненного неблагополучия