Наталья Вагапова

основании указательного пальца, где жилка бьется — площадь Теразие, — находится точка, которая отвечает за желудок. Безымянный палец ведет к мосту через Дунай, он отвечает за органы слуха, а мизинец — Таковска улица — за боли в плечах и в аппендиксе. Твоя линия жизни идет через Савский мост и здесь не то прерывается, не то ведет далеко на север. Запомни! Если заболит ухо, перейди по мосту через Дунай — сразу пройдет. Плечо заноет — пройдись по Таковской улице, и сразу перестанет... Но дело не только в болезнях. У каждой городской улицы — свой курс, как у корабля. Одни плывут за своим созвездием под знаком Рака на юг, другие — на восток, под Водолеем, третьи следуют за созвездием Близнецов... Твое тело подчинено улицам, а улицы — звездам. На ладони можно разглядеть все твои дороги и на суше, и на море. Но не город у тебя в горсти, а ты зажат в горсти этого города.

наказал похоронить на греческом погосте и чтобы на кресте написали его греческое имя.
Изумились сыновья такому желанию, но убивать мертвого не было никакого смысла, потому они только спросили, что это он вытворяет. А он им спокойно отвечает:
— Лучше пусть умрет один из них, чем один из наших.
Так на Йовановой могиле появилось его первое имя — Йоан Сиропулос, которое и по сей день стоит.
Он родился и умер греком.

Ведь детство не похоже на другие периоды жизни. В нем есть что-то от таинственности и недос­тупности будущего. Как только мы с ним расстаемся, детство становится таким же далеким, непроницаемым и судьбоносным, как будущее.

Потом она подтолкнула его к кровати и уселась на него верхом. Так он впервые узнал, как это делается по-русски. Было непонятно, но прекрасно. На улице шел снег, словно небо засыпало землю беззвучными белыми словами, и все происходило так, словно и она опускалась на него вместе со снегом с бескрайней вышины, все время в одном и том же направлении, ни на секунду не отрываясь, как снег или слово, которые не могут вернуться обратно на небо, в чистоту.

Надо себе выбирать жену, а не мамочку. А вы не на тех женились, кого любили, и детей не с ними рожали.

Все вы, наверное, очень одиноки, вот и хотите состарить свою память. Только ­память у нас не круглая, в крайнем случае это круг с большими зазорами. Ваша память не вся одного возраста. Вы надеетесь, что знание языков свяжет вас со всем миром. Но людей связывает вовсе не знание языков; вы их будете дважды учить всуе и дважды забывать, как Адам. Чтобы понять друг друга, надо друг с другом переспать. — И она предложила преподать ему урок русского языка по-своему.

— Я следила за тем, что ты ешь, — шепнула она ему под язык, — и нарочно ела совсем другое: чтобы делать деток, надо есть разные блюда.

Он подумал о том, что ему уже столько лет, сколько фраз в какой-нибудь новелле, испугался и начал крутить адюльтеры, такие короткие, что начало и конец их соприкасались.

Жена русского эмигранта, который так говорил, ­сохраняла в шелковом чулке пряди волос, которые успела остричь с тех пор, как уехала из России. Отрезав очередную прядь, она завязывала на чулке узелок. Так она измеряла время. Со дня отъезда она не смот­рела в календарь и обычно не имела понятия ни какое сегодня число, ни какой день недели.

Твое тело подчинено улицам, а улицы — звездам. На ладони можно разглядеть все твои дороги и на суше, и на море. Но не город у тебя в горсти, а ты зажат в горсти этого города. Ты к нему привязан, как кошка к дому, и больше ничего не видишь. Ни весны, ни осени без него не прожил, по другой земле не прошелся. Ты не в силах оторваться от этого города. Так иногда женщина живет всю жизнь с одним мужчиной, не спрашивая, нравится ему это или нет.