Мария Фаворская

Никакое количество любви не способно излечить безу­мие и победить мрак. Любовь помогает утешить боль, но полагаться на нее — все равно что быть зависимым от лекарства, которое может помочь, а может и нет.

Этот недуг лишает веры в возможности, которые дарует жизнь, отнимает восторги секса, волшебство музыки, способность смеяться и заражать смехом других.

Ума не приложу, как мне удавалось производить нормальное впечатление в школе. Разве что люди настолько погружены в собственные проблемы, что редко обращают внимание на отчаянные попытки других спрятать свою боль

Мании, по крайней мере в своей ранней и относительно мягкой стадии, совершенно меня опьяняли. Я наслаждалась стремительным полетом мысли, бьющей ключом энергией, которая волшебным образом превращала новые идеи в проекты и публикации. Лекарства не просто подрезали мне крылья, они давали побочные эффекты, которые казались невыносимыми.

Пациентка довольно долго смотрела сквозь меня. За­тем, взглянув искоса, сказала, что ее родители поместили автомат для игры в пинбол в ее голову, когда ей было пять. Красные шарики говорят ей, когда она должна смеяться, а синие — когда молчать и держаться в стороне от людей. Зеленые шарики говорят, что она должна умножать на три. Каждые несколько дней машина выбрасывает серебряный шар. На этих словах она уставилась на меня. Полагаю, она хотела убедиться, что я все еще ее слушаю.

Но сильнее него была боль в глазах женщин. Какая-то часть меня инстинктивно отозвалась на эту боль. Я ее поняла. Хотя тогда даже не могла представить, что, однажды посмотрев в зеркало, увижу ту же боль и безумие в собственных глазах.

Я достаточно насмотрелась, как девушки безропотно следуют ритуалам подчинения. И отказалась.

Я оканчивала школу, когда случился первый приступ маниакально-депрессивного заболевания. Я стремительно теряла рассудок. Сначала все казалось таким легким! Я носилась как бешеная белка, воодушевленно бурля идеями. Спорт, вечеринки с друзьями ночи напролет, чтение всего, что попадалось под руку, сочинение стихов и пьес. Я строила масштабные и совершенно невыполнимые планы на будущее. Жизнь была полна удовольствий, она столько мне обещала! Я чувствовала себя не просто хорошо, а потрясающе. Я была уверена, что мне все по плечу и не существует никаких слишком сложных задач. Мой разум был кристально ясен, идеально сфокусирован и способен проворачивать такие математические операции, которые мне сейчас кажутся непостижимыми. Окружающий мир казался не просто наполненным смыслом, он складывался в некую космическую гармонию. Мой восторг перед совершенством законов природы лился через край. Часто я буквально заставляла друзей выслушивать мои откровения о том, как все вокруг прекрасно. Они не слишком впечатлялись моими озарениями, но удивлялись, как много те отнимают у них энергии. «Ты говоришь слишком быстро, Кэй. Притормози, Кэй. Ты меня утомляешь, Кэй. Притормози, Кэй». Даже когда друзья не произносили этого вслух, такие мысли ясно читались в их глазах: «Ради Бога, Кэй, притормози!»

Я даже ходить стала раза в два медленнее. Я носила одну и ту же одежду, поскольку выбрать что-то новое требовало слишком больших усилий. Я стала бояться разговаривать с людьми, избегала друзей, когда только возможно. Утра и вечера я проводила в школьной библиотеке, неподвижная, с омертвевшим сердцем и мозгом вязким, как глина.

Как писал Хуго Вольф: «Я порой выгляжу веселым и в хорошем расположении духа, рассуждаю вполне последовательно, и кажется, что я совершенно в ладу с самим собой. Но душа моя при этом спит мертвенным сном, а сердце истекает кровью от тысячи ран».