Дуэйн Руссель

самый важный критерий роста мы заимствовали из физики: разнообразие, помноженное на скорость, плюс коэффициент движения относительно «других». Чем больше всего нового и полезного мы можем уложить в единицу времени, тем быстрее идет наш личностный рост, и особенно здорово, когда мы растем быстрее, чем другие. Ведь сейчас каждый знает, что в будущее попадут не все.

Суть этого противостояния можно свести к вопросу, однажды сформулированному одним из авторов сборника, журналистом Юрием Сапрыкиным: «„Зачем говорить „нарцисс“, когда можно сказать „мудак“?»

язык поп-психологии проникает в повседневную речь и воспроизводится по любому поводу, заменяя собою фигуру ответственности, поступка, выбора

В противоположность этому человек со здоровым нарциссизмом мог бы характеризовать себя так: «Внутри себя я устойчиво ощущаю, что я хороший. Со мной все нормально, даже если ситуативно я не справляюсь, не достигаю целей или у меня не получается строить отношения. Мне больно, когда интересные люди меня не выбирают, но я уже не разрушаюсь, думая, что это я — ничтожество. Я ощущаю себя способным быть в отношениях на равных, и мне совсем неинтересно заходить в них сверху или снизу. Я согласен на свое собственное место в отношениях с людьми, и для этого мне не надо быть ни грандиозным, ни каким-то особенным. Фантазии об „идеальной версии меня“ уже не подстегивают. Мне все больше интересно узнавать себя настоящего, а не пытаться соответствовать фантому».

Это представление о «я», как марксизм когда-то, кажется сегодня всесильным, «потому что оно верно»; стоит лишь заметить, что рядом существуют и другие, с этой терапевтической концепцией не схожие, и эта концепция не обещает привести нас к «радости» или «счастью», а лишь стремится минимизировать уровень боли, и, обещая помочь «разобраться в себе», ищет источник всех бед в другом, и… Но тут мы рискуем слишком далеко заплыть в чужие территориальные воды, и эту токсичную критику лучше оставим при себе.

В конце концов, расставаться, уходить из/от отношений — не значит уничтожать их ценность в своей жизни. Это значит признавать, что не всякий опыт случается таким, как мы его задумывали. Кажется, честнее принять, что нечто потеряно, чем с легкостью ставить клеймо «бестолково потрачено».

Можно добавить к этому шквал историй про гостинг — почти что новую норму эпохи дейтинг-приложений и тотального свайпа [9]. Оказав тонну внимания (неважно, в переписке или офлайн), в один день гостеры попросту исчезают без объяснений. А на вопрос, что случилось, могут ответить в духе «Я ничего не обещал, ты сама все придумала». Для такого комбо из гостинга и газлайтинга даже придумали новый термин: гостлайтинг.

Принято считать, что цель газлайтеров — подавить партнера, взять его под контроль. Но это совсем не значит, что все они в душе Макиавелли: по моим наблюдениям, большинству из них вообще-то не очень нравится роль злодея. Похоже, они чувствуют себя намного увереннее и даже самодовольнее, ощущая над кем-то власть, — но при этом очень боятся выглядеть плохо в глазах окружающих. Помню, как мой знакомый, явно серийный манипулятор, спросил у меня: «Но ведь я не мудак?» И он выглядел искренне обеспокоенным!

Нежданных проблем добавляет и популяризация психотерапевтического дискурса. Чем более «проработанным» становится общество, тем прочнее в наш вокабуляр входят готовые фразы, своего рода шорткаты, словно позаимствованные из корпоративного этикета. Я-сообщения в духе «Я замечаю твои чувства», «У меня нет ресурса об этом говорить» и «Мои границы сейчас были нарушены» призваны упростить коммуникацию и избавить нас от проблем — но, вынесенные из кабинета психотерапевта во «внешний мир» и используемые по поводу и без, начинают мало чем отличаться от пресловутых «Мы вас услышали», «Мы к вам вернемся», «Ваше мнение очень важно для нас».

В мире постправды каждый — сам себе фактчекер.