Лена Кончаловская

Чем меньше видишь, тем больше додумываешь — в конечном итоге эти проекции тоже мало жизнеспособны, и, как правило, довольно быстро исчерпывают себя, когда появляется возможность быть рядом.

Я сижу в самолете и смотрю в окошко на твой утопающий в темноте город. Где-то там ты. Я смотрю на удаляющиеся электрические огоньки земли, и всё во мне — просто тоска, и я почти ничего не чувствую. Я очень устала. Меня тошнит.

Физически достаточно паршиво, чтобы не чувствовать больше ничего, кроме треска в голове и гудящей пустоты внутри, и я пытаюсь зацепиться за это состояние, чтобы остаться на плаву.

Мне нужно стараться, потому что любую боль он обращает в нежность и, даже когда моя правда против него, он всегда на моей стороне. Огонь на себя.
Но настоящая сила никогда не обороняется.
И он — всё самое лучшее, что есть во мне.

Близость — нечто другое. Спать можно со многими, но быть уязвимым, говорить правду, просто быть — такое нельзя провернуть сотню раз. Это тупо

В инжирах умирают осы, я знаю. Они забираются внутрь цветка и вьют там гнездо. Но плод растет и захлопывается, замыкая края и разрастаясь сочной сладкой мякотью. А оса остается внутри и становится частью инжира. Я это знаю, но мне всё равно. Я думаю, это очень похоже на всё человеческое, на жизнь в принципе.

а пальцы второй ладони крепко переплетают мои. Я еще не знаю, что мы всегда спим так. Мы спим впервые.

Когда втрескалась на расстоянии — это заведомо обречено. Без вариантов. Можно сказать, что сервиз уже разбился: с самого начала готовься собирать осколки, никакого искусства кинцуги, такое можно только смести в ведро. С первого дня готовишься расставаться.

Небу всё равно, по небу плывут облака, что ему до нас и наших земных печалей.

В общем, всё могло бы быть ровно так, но мы друг друга не любим, и это, наверное, единственное, что нарушает естественный ход вещей.