Vox Medii Aevi

Бергсон писал о том, что юмор — это общечеловеческое явление [3]. Действительно, существуют такие аспекты комического, которые независимо от дистанций — неважно, временных или пространственных — свойственны почти всем культурам. Некоторые темы средневекового юмора будут легко понятны нам, поскольку являются темами извечными или высмеивают проблемы, которые существуют в нашем обществе до сих пор. Среди таких сюжетов оказываются секс и все, что связано с телом, пьянство, глупость, недостойное поведение представителей церкви, коррупция властей и высмеивание всех, кто «другой». Но часто юмор обусловлен контекстом, специфичен для своего времени и места и глубоко индивидуален. Не зная личности Жоффруа, мы не поймем тонкостей его шутки. Весьма вероятно, взглянув на его печать, мы не распознаем даже само наличие юмора.

Один из самых сложных вопросов к документам эпохи состоит не в наивном «смеялись ли люди в Средние века» — потому что, конечно же, смеялись — и даже не в том, как именно и над чем смеялись. А прежде всего, как нам, историкам, изучать доносящиеся сквозь вековой туман отголоски средневековой комедии? Как научиться распознавать и видеть юмор, созданный столетия назад? И, главное, как нам не выдать свое чувство юмора за средневековое?

Многообразие юмора

Идея «средневекового юмора» [4] — понятие с широкими границами, растяжимое в хронологических и географических рамках, которое существовало во множестве форм. Его многообразие можно, как это сделала Марта Бэйлесс, условно разделить на юмор вербальный и визуальный [5].

Златоуста часто цитируют в связи с запретом смеха, но забывают добавить, что сразу после слов о несмеющемся Христе богослов добавляет: «И это я говорю не для того, чтобы подавить всякий смех, но для того, чтобы устранить рассеянность ума»