Александр Пятигорский

Философия постигает свой конкретный предмет, любое конкретное содержание только через мышление о нем, собственное мышление философа прежде всего.

Может быть, как считают недавно опубликовавшие в России свою книгу два шведских умственных дебила (у них, вероятно, генетически это было обусловлено, надо было смотреть при рождении), весь мир, объединенный (пардон, я сам плохо знаю, что это такое) Интернетом.

Только за последние десять лет - исторически ничтожный срок! - в двух только языках, английском и русском, появилось около сорока бессмысленных и всеми принятых политических клише. Например «урегулирование политического кризиса», «достижение взаимопонимания по ряду вопросов» и так далее. Ведь если есть кризис, то его нельзя урегулировать. А взаимопонимание может быть либо полным, либо никаким.

террорист вступает в борьбу против «несправедливого» мира, уничтожая его обитателей, а другие – в борьбу за тот же мир

Для террориста человек – это потенциальный террорист, ибо он видит во всяком человеке потенциально асоциальную личность, уже разделяющую с террористом знания о терроризме, а возможно, и какие-то идеологические фикции, провозглашаемые террористами

цель абсолютной революции как предельного состояния политической рефлексии – это разрушение правового государства. При этом может случиться, что в инерции движения к этой цели оказывается разрушенным и государство вообще.

В «Теоретическом введении» автор знакомит читателей с идеей «дхарм» как «состояний сознания», которые безличны (anattā) в том смысле, что они лишены мыслящего субъекта как своего (квазиобъективного) двойника либо своего (субъективного) создателя или производителя. Дхарму следует понимать феноменологически. Теория дхарм несводима к онтологическому или эпистемологическому идеализму, и автор обращает наше внимание на опасности, присущие всякой психологической редукции.

Добрый (при всех его исконных и приобретенных в процессе постэволюционной истории пороках и извращениях) старый человек на доброй старой земле за одно последнее столетие не только старательно уничтожил в войнах и политических акциях всего так около шестисот миллионов себе подобных, но и почти непоправимо испоганил любимую планету. Так что неизбежна нужда в какой-то другой мифологии. В конце концов какой угодно – сциентистской, исторической, эсхатологической. Последняя начала формироваться еще до создания первой атомной бомбы по простейшей схеме: человек создал ситуацию, в которой научное знание оказалось неспособным ни к осознанию генезиса данного этапа своего развития (по причине слепой веры ученых в самоценность науки и привычного незнания ими истории), ни, менее всего, к осознанию последствий данного этапа развития науки для человечества, последствий, контроль над которыми был поручен политикам, равно невежественным как в истории, так и в науке. Значит, человек сам творит условия своей собственной гибели, неуклонно приближаясь к коллективному самоубийству. Такова вырожденная эсхатологическая мифология нашего времени.
Выход один. Человеку вместо изменения природы необходимо изменить самого себя, но сможет ли он (кто «он»?)? Нет, конечно, это за него должна сделать наука. То есть ученые по поручению политиков, следующих мудрым рекомендациям тех же ученых, но фигурирующих уже в качестве экспертов. Не зря же в конце концов Гегель предрекал, что в будущем направление человечеству будут определять не политики и не философы, а ученые. Политическая рефлексия второй половины XX века легко апроприиривала эту банальнейшую мифологическую схему, которая дожила до начала XXI века, когда она стала частью более общей глобалистской политической мифологии.
Второе допущение в осознании современной наукой обоих «открытий» – этическое. Оно состоит в том, что каждому человеку приписывается способность – а в максималистской трактовке вменяется в обязанность – отождествлять себя с «человеком вообще». Иначе говоря, отождествлять свое индивидуальное существованиес общечеловеческой сущностностью. И это при полном отвлечении от уровня рефлексии индивида и от его мыслительного горизонта, так же как и от других (их не перечислишь) индивидуальных особенностей. Только сейчас эта общечеловеческая сущностность прямолинейно редуцируется к недавно описанному геному: «…Геном человека лежит в основе изначальной общности всех представителей человеческого рода… Права людей равны вне зависимости от их частных (индивидуальных) генетических характеристик…» Цитирование здесь буквально и совершенно точно воспроизводит начало Всеобщей декларации о геноме человека и о правах человека. По своей этической наивности это живо напоминает высказывания энтузиастов дарвинизма во второй половине XIX века, по поводу которых Владимир Соловьев шутил: «Раз все мы произошли от обезьяны, то давайте любить друг друга».

идея личности как индивида, «…у которого нет никаких прав, которые бы он делил с кем угодно другим, но есть одна неделимая обязанность перед самим собой, обязанность понимать себя и жизнь, в которую тебя бросила твоя судьба» (М.Л. Гаспаров).