Флориан Иллиес

«Завтра днем иду в ЗАГС, чтобы мне там вставили кольцо в нос. Нинон давно этого хотела, а теперь она так активно занималась строительством дома и т. д. и т. п., в общем, так тому и быть». А потом «Нинон едет в свадебное путешествие». Так тому и быть — из-за незаменимости Нинон и из-за «т. д. и т. п.». Кто мог ожидать от Гессе, создавшего и мечтательного «Сидхартху», и обожженного солнцем «Степного волка», такой унылой причины для женитьбы?

Под ногами мягкий песок, наверху высокие кроны сосен, в носу густой запах черники, в ушах шум волн, набегающих на берег, одна за другой, одна за другой. С запада дует теплый ветер. Потом все члены этой такой большой и такой странной семьи Манн будут говорить, что были счастливы тем летом 1930 года, на северо-восточном краю Германской империи, в Ниддене [34] на Куршской косе, где писатель на средства от только что полученной Нобелевской премии построил дом на светлом песке. Дом красуется на высокой дюне между прусской лазурью узкого залива и пронзительно-зеленым цветом Балтийского моря, а над ним в бескрайнем небе громоздятся облака, свет не знает преград на этой неспокойной полосе между материком и морем, между цивилизацией и природой.

Вечером вся семья поднимается на высшую точку дюны и смотрит на заход солнца.

Писать глупо, — телеграфирует он своей жене с летней дачи на озере в местечке под названием Капут, — в воскресенье поцелую тебя устно». Стало быть, воскресенье равно поцелуй плюс время в квадрате.

Она еще в поезде пишет ему страстное письмо. Он пишет в ответ: «У Вас великолепная, незабываемая попа».

Юлиуса Мейер-Грефе

изобрел двенадцатитоновую музыку – основу музыки современной, рожденную из ужаса ее создателя перед тем, что его ждет. Рождение рационального из духа суеверия.

ьоренци», которую он писал в пору, когда привыкал любить Катю

Отрицательная мания величия. Увядающие цветки. Шпенглера гложет страх. Страх войти в лавку. Страх перед родственниками, страх перед говорящими на диалекте. И конечно: «Страх перед раздетыми женщинами». Не страшно ему только размышлять

Берлин, Париж, Мюнхен, Вена. Четыре главных города модерна 1913 года. Чикаго потягивал мышцы, и, конечно же, Нью-Йорк постепенно хорошел, но эстафетную палочку от Парижа принял лишь в 1948-м

вальд Шпенглер, он много говорит о закате и гибели. Но он считает его необходимым, чтобы освободилось место чему-то новому: «Потому что в умирающих силах мы предвидим и в конечном итоге наблюдаем силы, готовящиеся родиться, и чем ближе закат, тем больше в нас предчувствия и надежды на рассвет. И душа наша должна сознавать развитие человечества, как и всякое становление: где созданное превратится в руины, там непременно расцветет новая жизнь».