Даша Благова

Саша сказала про себя: «Спасибо». Не знала кому, но это «спасибо» ушло через макушку в небо.

Коля давно избегал ее; со временем от женщины-арфы осталось одно дребезжание.

он не мучился, а вызревал, и год назад вылез наконец из ледяной камеры чистым, обновленным и четко осознающим свои цели мужчиной

сжимая пальцы ног внутри ботинок. Мороз пробирается внутрь, обмораживая что-то кроме кожи, что-то более жизненно важное, отчего все вокруг становится безразличнее и тупее.

Сначала рассуждает как девочка: навести порчу, подсыпать яда или обколоть ботоксом, чтоб затвердели все мышцы. Потом начинает мыслить по-мужски: конечно, ружье — как она сразу-то не подумала.

А может, и вовсе обойдется без детей. Для чего они? Чтобы сбежать от себя? Себя продолжить?

У нее все течет — слезы, сопли, слюни, мировая злость, родовая память, любовь, нелюбовь. Лера размазывает эту смесь по щекам.

а черный день. Черные дни наставали не раз, но ковры так и не пригодились, став могильными памятниками самим себе. Синтетичность проявила себя в другом значении: обобщенность, собирательность. Собирательный, или собирательский, страх, заставляющий городить «пыльные баррикады»11

Потому что я родом оттуда, из материнских ковров, и это не вытравить и не изгнать — с прошлым рода можно жить только двумя способами: продолжая традицию, не осознав ее, погружаясь все дальше, сливаясь с привычными образами и перенимая, повторяя механистически и дословно за старшими женщинами.

Это вы сошли с ума, думала Лиза, но ездила на электричках в сонные пригороды и даже в другие города с качеством жизни и садом и сразу оказывалась не на своем месте, совсем как в сером городе. Задавала правильные вопросы и рассказывала про свою жизнь, постоянно прерываясь, потому что младенцы плакали, хотели внимания, гулять, есть, спать.