Кристи Тейт

Наверное, ждать, пока я поумнею, было все равно что удалять зуб без новокаина. Я никогда не могла спокойно наблюдать, как человек, к которому я неравнодушна, принимает столь сомнительные решения.

И была благодарна за то, что это может он.

Неделю спустя я дала себе задание – говорить «да» на любое приглашение об общении. И точка. Без всяких критериев.

Должно быть, молва о моем новом зароке распространилась каким-то космическим чудом, поскольку приглашения посыпались градом. Хочу ли я пойти на концерт кантри-группы, о которой слыхом не слыхивала, с коллегой с работы? Хочу ли я сопроводить Нэн в магазин, ей нужно купить дилдо на замену? Как насчет посмотреть черно-белый фильм Престона Стерджиса в старом банке, превращенном в кинотеатр, в десяти милях к западу от Чикаго? Да, да, да. Я участвую. Я жива. Я существую.

Ни разу в жизни мне не приходила в голову такая бунтарская мысль: что я хороша как раз такая, какая есть, даже без «спутника», любовника, возможного кавалера, возлюбленного, партнера, собственной семьи, сияющего будущего, наполненного людьми, которые по-настоящему меня знают.

Я визуализировала свое сердце и увидела насечки от каждого группового сеанса, в котором участвовала, от каждого мужчины, с которым встречалась, от каждой перебранки с доктором Розеном или с кем-то из одногруппников.

Каждое «да пошли вы» доктору Розену было зарубкой. Каждое визгливое послание на автоответчике, каждая буйная истерика во время сеанса, каждое драматическое выдирание волос и каждая разбитая тарелка. Зарубки, разрезы, вдавлины, сколы, трещины, борозды. Мое сердце – беспорядочная, рыхлая штуковина – получало насечки с каждой попыткой, с каждым новым промахом, с каждым броском к другим людям, к тем, что любили меня в ответ, и к тем, кто не любил.

К своей политике говорить «да» я добавила еще одно: начала точно выражать свои желания, говоря с другими людьми, тем самым заглаживая вину перед собой за то, что была безгласной с Брэндоном. Я больше никогда не предам себя в сексуальной ситуации. Но, чтобы сдержать эту клятву, пришлось начать высказываться в несексуальных ситуациях. Хочу пообщаться в эти выходные, писала я друзьям вместо более безопасно-нейтрального «хорошо бы пообщаться». Когда коллега Анна ответила предложением посмотреть концерт Rusted Root в Доме блюза, я заполнила пустой квадратик календаря. Мой голос, распространявшийся в пустоте, начал формировать мою жизнь.

Потом я написала другое письмо. Мы тут компанией собираемся на концерт, и я хочу, чтобы ты тоже пришел. Нажала кнопку «отправить» и рассмеялась. Неужели я действительно только что отправила письмо Джону?! Джон был тем коллегой из «Скаддена», которого я использовала, чтобы проверить Брэндона. Это письмо было тренировкой для умения подавать голос. Прямо перед тем как отправить его, я улыбнулась этой строке: Я хочу, чтобы ты пришел. Я никогда прежде не говорила этого ни одному мужчине.

У меня не было никаких скрытых матримониальных планов, никакой тайной надежды, что у нас с Джоном может что-то получиться. Просто его имя вдруг всплыло в голове. Нажав кнопку «отправить», я вернулась к работе. И никаких компульсивных проверок почты в поисках ответа. Честно говоря, мне было все равно, пойдет он с нами или нет.

Он создавал ощущение, что я могу вольготно раскинуться, как морская звезда, переполненная жизнью.

ошеломленная тем, на что способно человеческое сердце, как оно может удивлять и радовать, как может воссоединять, регенерировать, прощать и протягивать связи через океаны обиды, каньоны одиночества.

Я чувствовала то, чего никогда раньше не ощущала с мужчиной: я была спокойна, тиха, счастлива и взволнована. Я хотела быть ближе к нему. Я хотела засыпать, слушая его голос. Я хотела слышать, что он думает обо всех наших общих знакомых и о местах, где успел побывать. Он нравился мне, и казалось, у меня под кожей собирается тайная сила.

Наши тела идеально подошли друг другу. Физическая часть отношений была продолжением всего того, что мы уже делали – разговоров, еды, смеха, поцелуев, прикосновений и сна. Впервые я поняла, что секс значит для меня очень много не потому, что он затрагивает интимные части тела, и не потому что монахини говорили, что Бог весьма сильно озабочен этим вопросом, и не потому что мать говорила, что я попаду в ад, если буду заниматься им до брака. Он был очень важен потому, что в сексе я уникальным способом дарила Джону свое тело, а он мне свое. Мы делили удовольствие этого обмена на двоих. И несмотря на то что Джон был добрым, преданным и любящим, это было невероятно эротично.

Мозгами я понимаю, что он устал до ломоты в костях, что сон тащит его за ноги в сладкое забытье. Но мне тоже хочется, чтобы он меня выслушал. Хочется, чтобы он приберегал часть яркой светлой энергии для меня.