Корнелия Функе

Риччио с озабоченным видом открыл дверь. Это был худенький мальчик, чуть ли не на голову ниже Проспера, хоть они и были почти ровесники.

непокорные каштановые волосы всегда стояли торчком, что и принесло ему его прозвище Риччио, то есть ежик.

Перед занавесом, на голом полу сцены сидел мальчик и что-то свинчивал в старом радиоприемнике.

Моска был самый рослый и сильный среди них, так что сколько Бо ни брыкался и ни изворачивался, Моска его не отпускал.

Лицо, да и вся кожа у Моски и вправду были до того смуглые, что Риччио любил повторять: Моске достаточно просто встать в тень, и его никто не увидит.

Все сумки, одну за другой, он оттащил к большой двустворчатой двери, через которую когда-то входили в зал зрители. За ней, в вестибюле, все еще стояла холодильная камера для мороженого и напитков.

стопками книг, высившимися вокруг ее ложа, матраса было почти не видно.

Матрас Риччио был весь завален замызганными тетрадками дешевых комиксов, а в его спальном мешке обитало столько плюшевых зверушек, что сам он с превеликим трудом туда втискивался. Зато ложе Моски нетрудно было узнать по ящику с инструментом и связке удочек и прочей рыболовной снасти по бокам. Кроме того, под подушкой у него хранилось главное его сокровище, его талисман: медный морской конек, точь-в-точь такой, какие укреплены в качестве украшения на носах большинства гондол Венеции.

Проспер и Бо делили один матрас на двоих. Так и спали на нем, прижавшись друг к дружке. В изголовье, аккуратно разложенная, красовалась собранная Бо коллекция пластмассовых вееров: шесть штук, все во вполне приличном состоянии. Самым красивым, по мнению Бо, все еще оставался самый первый, подобранный Проспером на вокзале в день их приезда.

в этот вечер Оса, наоборот, намеревалась читать, чтобы они не заснули, а дождались наконец прихода Сципио. В грудах своих книжек она выискивала сейчас самые захватывающие истории, а остальные тем временем зажигали свечи, расставленные в пепельницах и бутылках между матрасами.