Обломов понимает это в минуты регулярно случающихся с ним приступов отчаяния. Залепляя Тарантьеву знаменитую («громкую») оплеуху (ч. IV, гл. 7), он, как это совершенно очевидно, дает пощечину самому себе. Повествователь неоднократно подчеркивает, что Тарантьев — «земляк» Обломова