Наоми Алдерман

Я, блядь, не успокоюсь. Не только в твоей тактике дело, Марго, не только в том, что ты взяла и пошла к журналистам, – весь твой план нездоровый. Мы будем на деньги налогоплательщиков обучать террористов лучше обращаться с оружием?

– Они не террористы, они девочки.

Надзиратель приходит отстегнуть ту, которая думала, что будет секретаршей в Берлине, пока ее не швырнули на бетонный пол и не показали – раз, и другой, и третий, и снова, – какова на самом деле ее работа. У надзирателя ключи. Женщины атакуют все разом, он и пикнуть не успевает, кровь хлещет у него из глаз и ушей. Его ключами женщины размыкают друг на друге оковы.

Они убивают всех мужчин в доме – и все равно у них чешутся руки.

Над нами издевались не только эти мужчины, – говорит ему двадцатилетняя Соня. – Этих-то мы убили, но дело не только в них. Полиция знала и пальцем не шевельнула. В городе мужчины били жен, если те носили нам лишнюю еду. Мэр знал, домовладельцы знали, даже почтальоны.

Тут у Сони текут слезы, и она основанием ладони трет веки. Показывает Тунде татуировку – глаз, из глаза ползут усики.

– Это значит, что мы всегда смотрим, – говорит Соня. – Как Господь смотрит за нами.

Порой посреди рьяной работы Тунде забывает, что у него самого-то в руках и костях силы нет.

Мужчины – не наша забота, – говорит она. – Пусть живут как хотят – они только тем и заняты. Хотят друг с другом воевать и куролесить – пусть. Зато мы вместе. Куда вы пойдете, туда и я пойду. Народ ваш будет моим народом, сестры мои.

Матерь Ева подается вперед, складывает руки на коленях.

– Я хочу спасти женщин, – говорит она.

– Чё – всех? – смеется Рокси.

– Да, – говорит Матерь Ева. – Если смогу. Хочу докричаться до них, объяснить, что отныне можно жить по-новому. Можно объединиться, и пусть мужчины идут своей дорогой, а нам ни к чему держаться старых порядков, можно проложить новый путь.

Эти дни голос у Алли в голове помалкивает. Годами такого не было. Алли здесь, и на дворе лето, и Алли знает, что Рокси рядом, кого угодно прикончит насмерть, если что, – и от этого стало потише.

Тут нужна была одна женщина, и не больше, десяток монастырских девочек не смогли бы удари