Георгий Владимов

написать первый за всю войну приказ об отступлении!

тогда, умирая, эти две армии позволят эвакуироваться ему самому и его сподвижникам из Политбюро и наркоматов, с их семьями и добром

спасителем русской столицы — той, куда четыре года спустя привезут его судить и казнить, и все же никогда, никакими стараниями, не отделят его имя от ее имени.

едва не всем полечь, устлав широкое поле белыми полушубками и маскхалатами, черными плечистыми бурками. Но и 9-я армия остановилась. Но и ей не хватило сил двинуться дальше, переступив через их тела

расспросы, куда делись папаха и бурки, отвечал: «Э, ладно, что голову не потерял и ноги целы», — и такое было у него на лице, что лучше не спрашивать

Хорошая, уважительная надпись оканчивалась нехорошей фамилией — Блюхер

так, отнюдь не поэтично, даже из мерзлого окопа виделся Шестерикову его родимый край

бы свою жизнь, все равно не сложившуюся, посвятить холе этого тела и этой непутевой и, как отчего-то показалось Шестерикову,

нею сперва отступили от Дона чуть не до Волги и снова в Воронеж пришли, а оттуда, уже не отступая ни разу, дошли до Днепра и взяли плацдарм на Правобережье.

если для шофера Сиротина «смершевец» этот был всемогущий провидец, властный чуть ли не снаряд остановить в полете, если для адъютанта Донского он был тайная, границ не имеющая сила, восходящая в сферы недостижимые, то для Шестерикова он был — лоботряс