Евгений Штейнер

Воображаемый авангардистами ребенок (или символ ребенка) воспринимался как манящий образ ушедшего прошлого — собственного детства или блаженно-фольклорного детства народа, и в то же время как образ светлого механизированного будущего, лишенного, с помощью технического прогресса, тягот настоящего. Во взрослых людей все ускоряющееся и возрастающее пришествие механизмов и машин не может не вселять тревогу, ибо машины радикально меняют жизнь — с которой также необходимо меняться, что психологически и интеллектуально бывает непросто. Испуг (пусть даже благоговейный) перед мощью машины порождает не только желание приспособиться к ней и ей служить, но и подспудное желание ее разломать. А если машину разломать нельзя — потому что за нею сила и будущее, — то возникает стремление (возможно, во многих случаях неосознанное) разломать все остальное — чтобы расчистить место машине и быть на ее стороне. Ребенок же, в отличие от фрустрированных взрослых или молодых недовзрослых, воспринимает технологические инновации как естественную «конфигурацию природы», как заметил еще Вальтер Беньямин [415]. За ним, таким образом, сила — и отсюда естественно вытекает: «Будем как дети, ибо таковых есть царствие машинное» (пара­фраз Мф 19: 14).

Примерно об этом писал и Вальтер Беньямин, рассуждая о любви детей к разглядыванию разного рода обломков и манипулированию с ними: «Детей безудержно тянет ко всякому хламу — строительному, садовому, отходам от работы по дому, или от шитья, или от столярных работ. В отходах они узнают лицо, которое мир вещей повернул прямо и исключительно к ним. Используя эти вещи (в игре. — Е. Ш.), они не столько имитируют работу взрослых, сколько соединяют — в артефакте, порожденном игрой, — самые разные материалы в новое, интуитивно ощущаемое родство. Дети таким образом производят свой маленький мир вещей внутри большого» [418]. Трудно не увидеть сходный подход художников-модернистов к реди-мейдам, ассамбляжам и инсталляциям, в коих желание строить, изобретательность, алогизм и необычность есть залог новизны и творческого размаха.

Сначала дается историко-культурный контекст гравюры укиё-э с акцентом на тех жанрах, которые лучше представлены в коллекции: бидзинга (изображение красавиц) и суримоно (поздравительные гравюры с поэтическими текстами).