Петр Рябов

Современные революционеры могут и должны апеллировать не к «массам», а прежде всего к единицам, разрозненным личностям (это делает сегодня особенно актуальными и важными идеи Макса Штирнера

Наш век особенно остро ставит вопрос о необходимости интегральной, тотальной, всеобъемлющей Революции, как ответа на наступивший Апокалипсис. Однако, похоже, чтобы люди поняли, в какой пропасти они очутились, и осознали необходимость радикального выхода, должна сперва произойти радикальная катастрофа. Но, когда она случится, будет уже поздно – и некому что-то осознавать. Если кто-то и выживет, то одичает, озвереет, будет действовать логика выживания, естественного отбора и чрезвычайщины, от которой до анархизма далековато. Поймут, когда будет поздно. А сейчас, пока катастрофа (наглядная, внешняя, очевидная) еще не разразилась (хотя разразилась внутренняя) – еще рано: Апокалипсис не наступает, он уже наступил (он ведь может растянуться на десятилетия – что такое десятилетия в сравнении с вечностью?)

В нынешней России до революции, кажется, намного дальше, чем до конца света.

Есть нищета и вопиющая несправедливость, но почти нет протестов, есть отчаяние, но нет надежды, есть дискредитация политики и политиков, но нет положительной «идеи-силы», живого идеала, есть уныние и ощущение тупика, но нет готовности проломить или взорвать стену и вырваться из этого тупика на волю, есть неверие в государство, но нет веры в себя. Общество и индивиды, его составляющие, смертельно больны и боятся лекарства-революции, пожалуй, больше, чем летального исхода. Однако чем невыносимее удушье, тем больше потребность в свежем воздухе. Где сгущается мрак, там может вспыхнуть искра. Сама безысходность ситуации требует от нас отваги, подвига, дерзания

Мы как-то слишком застряли на переводах иностранных авторов, переизданиях классики и на пересказах столетней давности исторических событий и учений — пора двигаться вперёд (оглядываясь, конечно, в прошлое и глядя по сторонам — говорю, как историк, стремящийся при этом вывести анархизм из уютного и герметичного музейно-исторического гетто).

Само название работы может не без оснований напомнить читателю и о «Философических письмах» Чаадаева, и об «Исторических письмах» Лаврова, и о «Письмах о правде и неправде» Михайловского, и о «Письмах об изучении природы» особенно мною любимого Герцена.

У этих вопросов, мыслей — об анархизме, революции, свободе, личности, смысле смерти и смысле жизни — нет и не может быть ни конца, ни начала. Возможно, подобная открытость и «бессистемность» являются недостатком этой книги, но я придерживаюсь иного мнения.

историков, давно превративших анархическое движение в постоянно действующий музей истории анархизма

время мыслителей навсегда кануло в Лету, и пришло время комментаторов

Единой философии, единой «системы» анархизм XIX-го века не создал