Татьяна Тарковская

Всегда спрашивал, зачем ей эти тряпки. Как типично для мужчины, не правда ли?

— Шеппард, вы лечили Эшли Феррара?

— Да.

— Вы не подозревали… вам не приходило в голову… что… что его отравили?

Я молчал, потом решился: Роджер Экройд — не Каролина.

— Признаюсь вам, — сказал я, — сначала я ничего не подозревал, но потом… пустая болтовня моей сестры навела меня на эту мысль. С тех пор я не могу от нее избавиться. Но основания для таких подозрений у меня нет.

— Его отравили, — сказал Экройд глухо.

— Кто? — резко спросил я.

— Его жена.

— Откуда вы это знаете?

— Она сама призналась мне.

— Когда?

— Вчера! Боже мой, вчера! Как будто десять лет прошло! Вы понимаете, Шеппард, все это должно остаться между нами. Мне нужен ваш совет, я не знаю, что мне делать.

— Дело обстояло так. Три месяца тому назад я просил миссис Феррар стать моей женой. Она отказала мне. Потом я снова сделал ей предложение, и она согласилась, но запретила мне объявлять об этом до конца ее траура. Вчера я зашел к ней: срок траура уже истек, и ничто не мешало нам объявить о нашей помолвке. Я и раньше замечал, что последние дни она была какая-то странная. А тут вдруг без малейшего повода в ней словно надломилось что-то, и она… она рассказала мне все. Как она ненавидела это животное — своего мужа, как она полюбила меня и… и то, что она сделала. Яд! Мой бог, преднамеренное убийство!

Ужас и отвращение были написаны на его лице. Вероятно, то же прочла и миссис Феррар. Экройд не из тех влюбленных, которые готовы простить все во имя любви. Он в основе своей добропорядочный обыватель, и это признание должно было безнадежно оттолкнуть его.

Я был поглощен выпалыванием одуванчиков, когда услышал предостерегающий крик, и какое-то тяжелое тело, просвистев у меня над ухом, упало к моим ногам. Это была тыква.

Женщины бессознательно замечают тысячи мелких деталей, бессознательно сопоставляют их – и называют это интуицией

– Не вредно иногда прибегать к услугам серых клеточек,