Екатерина Курова

Дюшан провел различия между восприятием искусства разумом и глазами. С помощью своих антиэстетических реди-мейдов он попытался отделить идею произведения искусства от принимаемой ею формы. Он решил выставить писсуар в художественной галерее, предполагая, что своей вульгарностью, своей кажущейся несовместимостью с традиционными живописными полотнами и скульптурами он поразит зрителей и других художников, бросит вызов представлению о том, что является, а что не является искусством, столкнет искусство с пьедестала и навсегда сотрет различие между искусством и всем остальным. Дюшан полагал, что писсуар будет существовать только как идея реди-мейда, архетип найденного объекта — ведь на самом деле абсолютно любой найденный объект массового производства может выступать в качестве реди-мейда: это разрушило различие между искусством и жизнью. На первый взгляд, невозможная задача, ведь мы воспринимаем изобразительное искусство как глазами, так и разумом; тем не менее именно такой целью задался Дюшан.

Декстра, как и Бальтюс, сопереживает своим героям-тинейджерам и дает им возможность быть собой: уязвимыми и задумчивыми, запертыми в собственных неуютных, взрослеющих телах

Но, выходя за пределы личного, герои полотен Бальтюса выходят за пределы нас самих. Предмет Бальтюса — не сама Тереза, но отрочество и мечта. Обнаженную девочку-подростка художник трактует не как единичный сюжет, но как способ исследования тем детства и зрелости, развития и перехода, сна и фантазии во всех их бесчисленных формах.

Однажды профессор писательского мастерства сказал мне, что письмо, так же как и сотворение искусства, подобно прогулке по сцене голышом: писатель и художник должны полностью, хоть и не буквально, оголиться. Но, добавил профессор, секрет в том, чтобы через акт обнажения и разоблачения себя заставить аудиторию не заметить наготу писателя, а почувствовать собственную оголенность и незащищенность. Таким образом, писатель, делая личные признания, становится каналом передачи для всего, что каждый из нас держит в секрете, иногда даже от самих себя.

Когда музеи низводят искусство до одного из многих видов деятельности, то и искусство, и музей оказываются бесправными. Когда искусство служит фасадом, используется для того, чтобы отдать должное нашим уже сформировавшимся интересам и пристрастиям, укрепить их — обратиться к тому, что нам и так нравится, или к тому, кем мы являемся, — это подчеркивает наши различия. Если искусство использовать таким образом, это может привести к еще большему разобщению людей. Когда искусство используют для задабривания определенных сегментов общества и их воссоздания, для исполнения их желаний, оно становится ограниченным и ангажированным. Искусство начинают эксплуатировать так, чтобы оно говорило с определенной аудиторией и в конечном счете от ее имени, не позволяя ему говорить за себя и нести просвещение.
Некоторые из этих руководствующихся благими намерениями выставок, которые гонятся за определенной аудиторией и стремятся отдать должное разнообразию, могут поставить под сомнение добрые побуждения музея; вместо того чтобы привлечь к искусству новых зрителей, эти экспозиции подчеркивают различия и выступают за гораздо более ограниченную и узкую, менее всеобъемлющую идею искусства, умаляя действительность. Искусство способно вывести нас из себя и ввести в большой мир; восхитить нас, даже в случае, если нам изначально совсем не нравился его предмет и даже его создатель. Суть искусства в сплочении людей. Подлинное искусство превозносит наш опыт и дарит нам обещание, предвкушение и ожидание большего величия. Подлинное искусство объединяет нас, напоминает о нашей общей человеческой природе

Это не значит, что подлинное искусство не может обращаться к нашим личным интересам и различиям. Но когда один из элементов произведения — его предмет или раса, пол, национальность или политические предпочтения художника — подчеркивается куратором, выделяется среди прочих элементов, это ограничивает, подчиняет искусство. А такая позиция, в свою очередь, может подтолкнуть художников поменьше пускаться в размышления о том, что такое искусство и на что оно способно: сделать искусство узконаправленным, служащим повестке дня, легко усваиваемым.

Порой, к сожалению, музеи в стремлении сделать искусство более доступным, развлекательным, интерактивным, делают его всё более пассивным, вместо того чтобы поддерживать искусство и способствовать погружению в него, вместо того чтобы позволить зрителю осмыслять искусство и открывать его для себя.

искусством.
Почему мы позволяем чужим голосам отвлекать нас, управлять нашим отношением к искусству? Созерцание и эмпатия требуют

Помните, что миром современного искусства, как и любым крупным рынком, управляют мода, конкуренция, деньги, обман и политика и что существует множество причин — не всегда в рамках интересов культуры — по которым искусство прибывает в вашу страну и получает высокую оценку местных галерей или музеев. Нет ничего страшного в том, чтобы пренебречь раскрученной ретроспективой, не сходящей с передовиц, и вместо этого вернуться к тому самому произведению в уголке того самого музея — произведению, которое, как старый друг, когда-то ласково заговорило с вами или, может быть, уязвило вас: порой полезнее возобновить старую дружбу или вновь ввязаться в сложную дискуссию, чем завести десяток новых, ничем не примечательных знакомых. Возможно, что перед тем, как пытаться взаимодействовать с искусством, которое требует от вас большего и бросает вам вызов, вам стоит завести с искусством неспешный диалог, анализируя произведения, с которыми вас уже связывает симпатия. Но не забывайте и о том, что вы до

«Я просто хотел обрести в полном знании традиции осмысленное и независимое чувство моей собственной индивидуальности. Знать, чтобы мочь, — так я рассуждал. Быть в состоянии выразить нравы, идеи, облик эпохи в соответствии с собственной оценкой, одним словом, творить живое искусство — такова моя задача».