Алексей Гедеонов

не будь смутный, ошибается каждый.

Раньше такие квартиры назывались «гарсоньерками». Проще говоря, однокомнатное помещение, без коридора, но с кухней, санузлом и высокой прямоугольной комнатой, «покоем».

Но не отрицаю дух. Ведь все дело в любви или, что вероятно — в надежде, а возможно в вере или силе.

Но всего важнее в ней кажется мне — море терпения…

Я торжественно вношу в огромную тёплую кухню «трофеи». Дом наш построили в 1864 году, тогда никто не предполагал никаких девяти метров на человека, разве что в склепе…
Абажур, слегка покачиваясь, очерчивает спасательный круг

На мгновение всю эту за´меть, пелену и хмурь вспарывает солнечный луч — пронзительный и прощальный, полуснежная пыль внут­ри него вспыхивает на мгновение миллионом искр, нежный отсвет россыпью ложится на бледную стену Главпочты, чиркает вспышками окон на фасаде и гаснет.

Главпочта кажется сказочным дворцом, светится лимоном, пахнет сургучом и старым деревом, соревнуясь с ароматами кофе и выпечки из кофейни напротив

Ты смотри, а, тётя Лена, вчера ещё его рвало от майонеза, а сегодня уже есть своё мнение.

Мне становится нехорошо при слове «вечность». Где-то шевелится мой осколок льда.

В принципе бабушка была права — выражение «безумный, как шляпник» имеет под собой реальную основу. Мех или фетр для шляп раньше обрабатывали с помощью ртути, ртутное же отравление совсем не шутка, а необратимое повреждение головного мозга.

После обезглавливания селедки были обесхвощены, выпотрошены, изрублены на куски и отправлены в некую посудину с пивом, разведенным молоком. Понимаю, что звучит дико, но после суток пребывания в этой пивомолочной ванне селедка приобретала ни с чем не сравнимый вкус и запах. Один наш родственник как-то вечерком, под водку, изничтожил целую тарелку такой сельди — и всю долгую ночь, словно праотец Ной, жадно пил сырую воду.