Элизабет Страут

И Генри думает: привыкаешь к каким-то вещам, даже к этим вещам не привыкая.

отому что та, как ей кажется, сказала ужасную глупость. Ведь это глупо — считать, как считают почти все, что то, что с человеком происходит, должно быть справедливо.

В те дни ему порой приходило в голову, что его аптека подобна здоровой автономной нервной системе в спокойном рабочем состоянии.

Битва с аппетитами тела — интимная штука

Когда он бывал в городе, ему на глаза повсюду попадались парочки, они обвивали руками плечи друг друга в нежной интимности, и ему казалось, что от их лиц исходит сияние: это было сияние жизни, люди жили.

Джейн Хаултон, в своем симпатичном черном пальто, думает, что, в конце-то концов, жизнь — это дар, что очень важно понимать, когда стареешь, что так много моментов в твоей жизни оказались не просто моментами: они были дарами.

Ибо что же еще им теперь осталось, кроме друг друга, и что делать, если даже это оказалось не совсем так?

Боль, словно раскрывающаяся сосновая шишка, расцветала у нее за грудиной.

Она и забыла, каким ангелочком он тогда выглядел, будто совсем новое, только что вылупившееся существо, будто на нем еще не наросла кожа и он был весь из света и сияния.

Бывали дни — Оливия помнила это, — когда, возвращаясь пешком домой, Генри держал ее за руку, и так они шли, двое людей среднего возраста, в самом расцвете сил. Понимали ли они в такие моменты, что надо спокойно радоваться этому? Скорее всего — нет. Люди, проживая свою жизнь, в большинстве случаев не очень-то понимают, что они ее проживают. Но теперь у нее остались эти воспоминания, память о чем-то здоровом и чистом. Может быть, они — самое чистое из всего, что у нее было, эти моменты на футбольном поле, потому что были у нее и другие воспоминания, не такие чистые.