Кэрил Эмерсон

По Гегелю (1770–1831), Бог проявляется в природе и искус­стве в форме красоты. Бог выражается двояко: в объекте и субъ­екте, в природе и духе. Красота же есть просвечивание идеи че­рез материю. Истинно прекрасное есть только дух и все то, что причастно духу, и потому красота природы есть только отражение красоты, свойственной духу: прекрасное имеет только духовное содержание. Но проявиться духовное должно в чувственной форме. Чувственное же проявление духа есть только видимость (Schein). И эта-то видимость есть единственная действительность прекрасного. Так что искусство есть осуществление этой видимости идеи, и есть средство, вместе с религией и философией, приводить в сознание и высказывать глубочайшие задачи людей и высшие истины духа.

Когда Прудон пишет о равновесии между человеком и природой (частью которой является и общество) как ключевом принципе экономики и о том, что только в этом равновесии и достигается искомая бедность, нельзя не вспомнить толстовскую неустойчивую конфигурацию знаков заражения. Чуть меньше труда — и ты уже голоден, а значит, завистлив, жесток, коварен и готов пожертвовать отношениями общности ради самости, для которой «голод» есть знак индивидуации; чуть больше произведенного — и ты уже собственник, готовый к извлечению выгоды из образовавшегося излишка, готовый к предъявлению себя через вещи, а не через действия.

идею «фронесиса», не сводимого ни к теоретическим умозаключениям, ни к практическому разуму. Конечно, само словосочетание «философия добродетельной жизни» может повергнуть современного читателя в уныние в предчувствии дальнейшего морализаторства и догматизма. Потому и приходится вспоминать о фронесисе, который у Аристотеля в «Никомаховой этике» был отделен и от знания («эпистеме»), и от делания (умения, «технэ»). Это такой тип практической мудрости, который является привилегией ребенка или простеца. То есть в каком-то смысле это и непрактичность, и немудрость, дающие вместе эффект мудрости (или этической энергии) самой жизни, от которой нас постоянно отделяют просвещение и культура.

Как богословы разных толков, так художники разных толков исключают и уничтожают сами себя. Послушайте художников теперешних школ, и вы увидите во всех отраслях одних художников, отрицающих других: в поэзии — старых романтиков, отрицающих парнасцев и декадентов; парнасцев, отрицающих романтиков и декадентов; декадентов, отрицающих всех предшественников и символистов; символистов, отрицающих всех предшественников и магов, и магов, отрицающих всех своих предшественников; в романе — натуралистов, психологов, натуристов, отрицающих друг друга. То же и в драме, живописи и музыке. Так что искусство, поглощающее огромные труды народа и жизней человеческих и нарушающее любовь между ними, не только не есть нечто ясно и твердо определенное, но понимается так разноречиво своими любителями, что трудно сказать, что вообще разумеется под искусством и в особенности хорошим, полезным искусством, таким, во имя которого могут быть принесены те жертвы, которые ему приносятся.

folgt nun ein Fünfblatt von Künsten, die der subjectiven Sinnlichkeit entkeimen» (следует пятилистник искусств, вырастаю­щий из субъективной чувственности), говорит Кралик (стр. 175). «Sie sind die ästhetische Behandlung der fünf Sinne». [23]

Эти пять искусств следующие:

Die Kunst des Geschmacksinns — искусство чувства вкуса (стр. 175).

Die Kunst des Geruchsinns — искусство чувства обоняния (стр. 177).

Die Kunst des Tastsinns — искусство чувства осязания (стр. 180).

Die Kunst des Gehörsinns — искусство чувства слуха (стр. 182).

Die Kunst des Gesichtsinns — искусство чувства зрения (стр. 184)

после того, как об этом предмете в тече­ние 150 лет — с 1750 г., времени основания эстетики Баумгарте­ном

Начну с основателя эстетики, Баумгартена (1714–1762).

По Баумгартену, [32] объект логического познания есть истина; объект эстетического (т. е. чувственно­го) познания есть красота.

Баумгартен полагает, что высшее осуществление красоты мы познаем в природе, и потому подражание природе, по Баумгартену, есть высшая задача искусства (то же положение, прямо противоположное суждениям позднейших эстетиков).

красота форм, ➁ красота идеи, выражающаяся в положении фигуры (относительно пластического искусства), и ➂ красота выражения, которая возможна только при присутствии первых двух условий; эта красота выражения есть высшая цель искусства

Эстетика Канта основана на следующем: человек, по Канту, познает природу вне себя и себя в природе. В природе вне себя он ищет истины, в себе он ищет добра, — одно есть дело чистого разума, другое — практического разума (свободы). Кроме этих двух орудий познания, по Канту, есть еще способность суждения (Urtheilskraft), которая составляет суждения без понятий и производит удовольствие без желания: «Urtheil ohne Begriff und Vergnügen ohne Begehren». Эта-то способность и составляет основу эстетического чувства.