И А. Горкина

Раненным в живот пить нельзя

Все вокруг стало каким-то зыбким, как при головокружении

вздрагиваю и оглядываюсь; там, позади, на носилках, лежат мои товарищи и все еще взывают к нам. Настал мир, а они все равно должны умереть. Но я дрожу от радости и не стыжусь этого. Странно, странно…
Быть может, только потому вновь и вновь возникают войны, что один никогда не может до конца почувствовать, как страдает другой

Чувствуешь себя негодяем оттого, что ты цел и невредим. Хоть бы руку мне прострелило, как Людвигу, тогда бы не было этого вызывающего здоровья

А теперь адью, ребята, покачусь-ка я в свой клоповник

где ковры, тепло и женщины

Впрочем, таковы они все: требуют, чтобы мы были героями, но о вшах не хотят ничего знать

С какой стати он так пренебрежительно говорит о сапожниках? Они были не худшими солдатами, чем господа из образованных. Адольф Бетке тоже сапожник, а в военном деле смыслил больше иного майора

Мы больше не видим природы, для нас существует только местность, местность, пригодная для атаки или обороны, старая мельница на холме — не мельница, а опорный пункт, лес — не лес, а артиллерийское прикрытие.

Война приучила нас действовать почти не размышляя, ибо каждая минута промедления чревата была смертью. Поэтому жизнь здесь кажется нам очень уж медлительной