Натан Дубовицкий

Антонине Павловне не являлся некто на пути в райцентр, и сам yhvh[3] не заговаривал с ней пронзительным назойливым тенором из облака, бури и мрака, равно из неопалимо горящей крапивы; не постилась она, не молилась, хоть и писала иконы (так, ради денег только) и не совсем религиозный фикус рос у неё на «тераске», а всё же была она святая, не сомневался Егор. В подтверждение сего господь милостиво украсил невзрачное житие св. Антонины лютой, медлительной, натурально, мученической смертию. Отвратительную и тягчайшую болезнь, самое название которой следовало бы запретить упоминать, не говоря об ужасающих подробностях её течения, поскольку она есть оскорбление человеков, — такой недуг наслал вездесущий на рабу свою. И подсёк рабу свою аки рыбу древнюю, тихую, и тащил на свой берег млечного ручья Вселенной неспешно, плавно, чтоб не сорвалась уловленная душа и не пропала. Целый год водил, отпускал было и вновь натягивал лесу. И вот — утомилась старушка цепляться за боль, которой стало всё вокруг, не могла держаться за жизнь, потому что жизнь раскалилась от боли добела, и улеглась раба, как заговоренная боль, и Он взял её, взял да и спас.

прочими орудиями неистовых чаепитий.

Жалость его засветилась нежно и стала почти совсем как любовь, хотя и ненадолго. На одну, то есть, только минуту, из таких, впрочем, минут, каких на весь человечий век наберется на четверть часа всего, но от которых тепло в самых январских его и страшных закоулках.