Ирина Млодик

Сейчас уже стыдно вспоминать те отчаянные попытки, вопросы, мольбы, прикосновения… В своей борьбе за сохранение прежнего она даже не заметила, как он начал смотреть на нее с суровой отчужденностью, а потом и вовсе стал опускать глаза, неприкрыто тяготиться каждой минутой и уходить, уходить…
Зачем ты так со мной? Это же по-прежнему я. Вспомни! Чужой, чужой, чужой… Как это мучительно, когда кто-то еще рядом, но уже недосягаем. Подводная лодка, которую ты считал своим домом, оставляет тебя на необитаемом острове и медленно погружается в воду. И даже когда остаются лишь круги на воде, ты не можешь поверить, что тебя покинули навсегда. Оставили. Здесь. Одну.

Не плачьте, ничто не стоит ваших слез. Что-то мне подсказывает, раз вы плачете, значит оплакиваете что-то очень дорогое. Что бы это ни было, отпустите. Иногда невозможно удержать то, что уходит.

Школьная оценка совершенно необоснованно становится такой значимой, что за ней очень часто теряется сам ребенок. Получив «два» по математике и соответствующую реакцию взрослых, ребенок часто начинает чувствовать себя абсолютно плохим.

Ошибка, неудача, провал – всего лишь маленькая часть жизни человека. Но не он сам.

ты одновременно участник и творец этого удивительного явления.

Будучи в Америке, я видела тамошние детские сады, в которые ходила моя племянница. В них не было ничего чудесного: игрушки, матрасики на полу для сна, детские площадки, ленч, который каждый ребенок приносит с собой, и тем самым решается проблема унифицированного кормления. Но чего там точно не наблюдалось, так это подавления личности ребенка, ущемления его прав, унижения его достоинства. Если ребенок не хочет есть, он не ест. Не хочет спать, может не спать, но сидеть, лежать или играть так тихо, чтобы никому не мешать. Тем самым признается в ребенке живое существо, которое может иметь свои желания, чувства, вкусы.

Насильственное питание – такое же насилие, как физическое или сексуальное

нам важно понимать, что мы воспитываем не солдат, призванных выполнять приказы, не думая, и убивать, не жалея, мы воспитываем людей, которые тогда будут беречь чужое человеческое достоинство, когда кто-то будет уважительно и бережно относиться к ним самим, какими бы маленькими они ни были.

Вскоре я понял, что люди – разные. Одни, как Мишка, всегда сидят в углу и не хотят играть, другие, как Степка, ни с того ни с сего могут подойти сзади и ударить прямо в спину, третьи, как Ксюша с розовым бантом, всегда будут заговаривать со всеми первыми. Я понял, что и взрослые тоже очень разные: при Марии Сергеевне жить интереснее, потому что она придумывает разные игры, а сердится, если только кто-то ни с того ни с сего обижает других. А при Елене Викторовне главное – ходить парами и поменьше кричать. Поменьше кричать у нас, видимо, не получается, поэтому кричит она не меньше, чем мы. И тогда я больше устаю к вечеру, и мама говорит, что я много капризничаю.

Пока дошколенок увлеченно играет, в это же самое время «идеальная» мама начинает снова тревожиться: она сравнивает своего ребенка с остальными детьми