Мария Красовицкая

(Запись в дневнике: «Я больше не пишу, не работаю. Как найти выход?») Я перестала быть «интеллектуалкой». Не знаю, насколько это распространенное чувство. Оно причиняет невыразимые страдания.

Выходит, вся моя жизнь — где-то между менструальным календарем и презервативом из автомата за один франк. Это хороший метод измерения жизни. Куда вернее других.

«До двадцати пяти лет я могла бы море проглотить, со всеми рыбами!»

Как знать, может, память в том и состоит,
чтобы наблюдать до самого конца.

Я искупила единственную вину, которую испытывала в связи с этим событием: вину за то, что пережила его и ничего с ним не сделала. Словно у меня был дар, а я растратила его впустую. Потому что кроме всех социально-психологических причин того, через что я прошла, есть еще одна, и в ней я уверена больше всего: это произошло со мной, чтобы я об этом рассказала. И, возможно, именно в этом истинный смысл моей жизни: чтобы мое тело, мои чувства и мои мысли стали текстом, то есть чем-то понятным и общим; чтобы мое существование полностью растворилось в головах и судьбах других

В тот момент я убила в себе свою мать.

У меня по-прежнему часто возникает ощущение, что в познании вещей я не способна продвинуться далеко. Словно меня сдерживает что-то очень древнее, связанное с ручным трудом, с тем миром, откуда я родом и где смертельно боятся «ломать голову». Или же с моим телом, с этим воспоминанием в моем теле.

ни университет, ни филологический факультет не смогли спасти меня от неизменной ловушки бедности, символом которой, наряду с алкоголиками, была беременная девушка.

(Возможно, мой рассказ вызовет гнев или отвращение; возможно, меня обвинят в дурном вкусе. Но опыт, каким бы он ни был, дает неотъемлемое право его описать. Нет недостойной правды. И если я не расскажу об этом опыте всё до последнего слова, я лишь помогу скрывать ту реальность, в которой жили женщины, и встану на сторону мужского доминирования.)

Думаю, я пишу о маме, потому что настал мой черед произвести ее на свет.