Григорий Юдин

В противоположность этому человек со здоровым нарциссизмом мог бы характеризовать себя так: «Внутри себя я устойчиво ощущаю, что я хороший. Со мной все нормально, даже если ситуативно я не справляюсь, не достигаю целей или у меня не получается строить отношения. Мне больно, когда интересные люди меня не выбирают, но я уже не разрушаюсь, думая, что это я — ничтожество. Я ощущаю себя способным быть в отношениях на равных, и мне совсем неинтересно заходить в них сверху или снизу. Я согласен на свое собственное место в отношениях с людьми, и для этого мне не надо быть ни грандиозным, ни каким-то особенным. Фантазии об „идеальной версии меня“ уже не подстегивают. Мне все больше интересно узнавать себя настоящего, а не пытаться соответствовать фантому».

Суть этого противостояния можно свести к вопросу, однажды сформулированному одним из авторов сборника, журналистом Юрием Сапрыкиным: «„Зачем говорить „нарцисс“, когда можно сказать „мудак“?»

язык поп-психологии проникает в повседневную речь и воспроизводится по любому поводу, заменяя собою фигуру ответственности, поступка, выбора

самый важный критерий роста мы заимствовали из физики: разнообразие, помноженное на скорость, плюс коэффициент движения относительно «других». Чем больше всего нового и полезного мы можем уложить в единицу времени, тем быстрее идет наш личностный рост, и особенно здорово, когда мы растем быстрее, чем другие. Ведь сейчас каждый знает, что в будущее попадут не все.

Работы Анри Лефевра, Зигмунда Баумана и городских социологов Новейшего времени пока еще скорее исключение, чем мейнстрим, несмотря на их невероятную популярность.

архитекторы из страны с тоталитарным режимом, проводившим в то время над своим населением зловещие эксперименты. Охитович так прямо и писал, что «Карл Маркс — это единственный подготовленный для теперешних условий архитектор» [1]. Но так же мыслили и Фрэнк Ллойд Райт с его Акрогородом и Ле Корбюзье с Лучезарным городом и Планом Вуазен. Наш современник Алехандро Аравена также считает архитектуру инструментом социальных изменений, предлагая левацкую повестку для архитектурно-градостроительной деятельности.

Тут недалеко и до геополитики в духе Карла Ратцеля, Карла Хаусхофера и Хэлфорда Маккиндера, науки, травмированной эстетикой географической карты, подменяющей визуальную подконтрольность нарисованного пространства его подвластностью.

Это он, спроецировав в городское пространство свое бедное представление об обществе, придумал селить рабочих отдельно от менеджмента: такое не снилось и Карлу Хаусхоферу, ведущему геополитику Третьего рейха. Социальный статус не должен намеренно транслироваться в пространственную структуру, и даже если такие процессы происходят естественным образом, им необходимо разумно противостоять. Территория города — не таблица и не зарплатная ведомость, она не может насильно стратифицироваться по доходам, статусу или национальной принадлежности.

В США мы видим этнические кварталы, где жители разговаривают на своем родном языке, и это скорее хорошо, чем плохо, поскольку помогает иммигрантам приспособиться к новой среде. На первых этапах иммиграции территориальное устройство, предполагающее активное участие местной общины в адаптации, — может быть, даже и к лучшему. Но если территориальная этническая сегрегация совпадает с различиями в уровне доходов, то не избежать скорой геттоизации.

Но инженер-коммунальщик Ильдефонс Серда спланировал и построил Барселону, как будто бы он был полевым социологом, прислушивавшимся много лет к местным городским каталонским общинам, а социолог Патрик Геддес спроектировал Белый город Тель-Авива так, как будто запечатлел в городском плане идеалы свободного общества.