Кирилл Куталов

— Это же программа. Картинка. Там нет человека. Какая разница, как выглядит картинка? Она может как угодно выглядеть.
— Зачем так говорите? Это же искусственный интеллект, — таксист поднял палец. — Он обучается, и нам хорошо. Мы ему говорим на выборах, что от него хотим, а он делает. Это лучше, чем когда человек там.
— Где?
— Там, — таксист дёрнул головой вверх. — Во власти. Человек может быть злой, жадный, для себя всё делать, а у программы ни злости, ни жадности. Только разум!

«Стабильность. Соответствие. Единство» — девиз Распределённой метрополии.

в соседнем беспилотнике к оконному стеклу прилипли две физиономии, женская и детская, они тоже улыбались, как и её водитель, как следовало улыбаться каждому физическому во время просмотра новостей: каждый день, круглый год, вчера, сегодня, завтра.

Когда озноб отступал, А. начинала любить свой грипп. За то, что настоящий. За то, что им не может заболеть рендер, бот, моложавый человек на экране. За то, что грипп и миражи Распределённой метрополии — явления разной природы. Не любила только, что грипп каждый раз начинался перед несогласом. За сутки поднималась температура, и начинало саднить в горле. Или, как сейчас, ломило пальцы, и, если закатить глаза, темнота под веками вспыхивала искрами боли, а руки и ноги наливались тяжестью.
Она говорила Росомахе: это древнее, как Великая Мать, просыпается внутри, восстаёт против алгоритмов Распределённой метрополии, отключает иммунную систему. Тело выходит на собственный несоглас: пятьдесят килограммов физической плоти против искусственного интеллекта.

Карантин — наркоз покорности: вдохнул газ и уплываешь вдаль на счёте «семь».

Географическая карта пигментных пятен, рептильи крылья обвисшей кожи с внутренней стороны плеч

Набил код по трафарету в пяти точках — на асфальте возле перехода через площадь, на стене под эстакадой, на столбе возле автобусной остановки, в подземном тоннеле и на углу здания таможни.