Оксана Мороз

Суть этого противостояния можно свести к вопросу, однажды сформулированному одним из авторов сборника, журналистом Юрием Сапрыкиным: «„Зачем говорить „нарцисс“, когда можно сказать „мудак“?»

самый важный критерий роста мы заимствовали из физики: разнообразие, помноженное на скорость, плюс коэффициент движения относительно «других». Чем больше всего нового и полезного мы можем уложить в единицу времени, тем быстрее идет наш личностный рост, и особенно здорово, когда мы растем быстрее, чем другие. Ведь сейчас каждый знает, что в будущее попадут не все.

язык поп-психологии проникает в повседневную речь и воспроизводится по любому поводу, заменяя собою фигуру ответственности, поступка, выбора

В противоположность этому человек со здоровым нарциссизмом мог бы характеризовать себя так: «Внутри себя я устойчиво ощущаю, что я хороший. Со мной все нормально, даже если ситуативно я не справляюсь, не достигаю целей или у меня не получается строить отношения. Мне больно, когда интересные люди меня не выбирают, но я уже не разрушаюсь, думая, что это я — ничтожество. Я ощущаю себя способным быть в отношениях на равных, и мне совсем неинтересно заходить в них сверху или снизу. Я согласен на свое собственное место в отношениях с людьми, и для этого мне не надо быть ни грандиозным, ни каким-то особенным. Фантазии об „идеальной версии меня“ уже не подстегивают. Мне все больше интересно узнавать себя настоящего, а не пытаться соответствовать фантому».

Это представление о «я», как марксизм когда-то, кажется сегодня всесильным, «потому что оно верно»; стоит лишь заметить, что рядом существуют и другие, с этой терапевтической концепцией не схожие, и эта концепция не обещает привести нас к «радости» или «счастью», а лишь стремится минимизировать уровень боли, и, обещая помочь «разобраться в себе», ищет источник всех бед в другом, и… Но тут мы рискуем слишком далеко заплыть в чужие территориальные воды, и эту токсичную критику лучше оставим при себе.

В конце концов, расставаться, уходить из/от отношений — не значит уничтожать их ценность в своей жизни. Это значит признавать, что не всякий опыт случается таким, как мы его задумывали. Кажется, честнее принять, что нечто потеряно, чем с легкостью ставить клеймо «бестолково потрачено».

Вплоть до наступления Нового времени болезни считались наказанием за грехи — то есть карой за нарушение законов Божьих. Но как минимум начиная с эпохи Просвещения в представлениях о человеческом теле воцарился новый, медицинский взгляд, который воспринял болезнь уже как следствие нарушения легкомысленным индивидом неумолимых законов природы: чрезмерное употребление жирного и сладкого, малоподвижный образ жизни, вредные привычки и тому подобное. Таким образом, болезнь стала представляться как результат недостаточной самодисциплины.

Выгорание, напротив, оказывается следствием чрезмерной дисциплины, излишнего усердия в следовании законам социального мира.

Усталость, тревога, апатия, невозможность сконцентрироваться, низкая самооценка — каждый из этих симптомов сигнализирует о выгорании, исцеление от которого зависит лишь от усилий самого выгоревшего. Выгорание не является болезнью в классическом понимании этого слова, так как не предполагает какой-либо внешней инстанции, способной предложить проверенную стратегию лечения, — выгорание начинается и заканчивается на самом субъекте. Соответственно, на том месте, где должна находиться некая общая теория выгорания, есть лишь набор эмпирически устанавливаемых признаков

В своей известной работе «Общество выгорания» («Burnout society») философ Бюнг-Чул Хан утверждает, что на смену «дисциплинарному обществу» XX века (с его внешним контролем, безопасностью и превентивной защитой от другого) пришло «общество достижений», в котором внешние границы превратились во внутренние [4]. Из объектов подчинения люди превращаются в субъекты достижений, главный вопрос для которых звучит уже не как «Дозволено ли мне?», но «Способен ли я?». Это означает, что никаких объективных границ на пути к осуществлению наших желаний больше не существует, и если они все же не осуществились, в этом следует винить исключительно самих себя. Суд как ключевая инстанция власти превращается из внешнего органа во внутренний и выносит суровый приговор, легко трансформирующий «все возможно» в «ничего не возможно». Так главная добродетель общества достижений — «способность быть способным» — превращается в хроническую «неспособность быть способным»