Карин Юханнисон

Перебои со сном сами по себе не страшны. Не исключено, что представление, будто человек должен спать всю ночь беспробудно (на чем, собственно, и основан страх перед бессонницей), — феномен культуры. В предындустриальном обществе сон человека был поделен на две половины: первая, более длинная, затем бодрствование, и снова сон[301]. Начальная фаза носила название первого (иногда мертвого) сна и объяснялась усталостью организма. После полуночи человек просыпался и проводил один-два часа бодрствуя, затем наступал второй сон, утренний.

Интересно, что именно современная культура навязала человеку представление о том, что отсутствие сна неестественно (если я сегодня не высплюсь, завтра не смогу продуктивно работать). Создав миф, люди стали лечить тех, кто отклоняется от «нормы». Хотя с исторической точки зрения нормой является именно «раздельный» сон.

Их пример наглядно иллюстрирует общий тезис: карьеризм и форсированный темп работы, считавшиеся приметами времени, как оказалось, влияют на физическое самочувствие человека. Вебер видит опасность коллапса и предупреждает, что он может стать причиной самоубийства, если только человека не удержит ответственность за семью. Вообще, и он, и его современники на удивление открыто говорят о суициде, видя в нем мужественный выход из сложившейся ситуации в отсутствие других альтернатив.

маркер классовой принадлежности понятие нервозно­сти было принято «на ура» и сразу соотнесено с «лицом нации» — работниками умственного труда, учеными, политиками, врачами, банковскими работниками и бизнесменами. Нервозность переняла у меланхолии статус типично-творческого состояния, но она имеет много общего и со стрессом (который уже не так однозначно соотносится с творчеством). Нервозность проявляется во множестве вариантов в зависимости от особенностей конкретного человека.

Однако именно в качестве приметы времени нервозность приобрела невыразимую привлекательность. В 1920-е годы это состояние считалось признаком элитарности и интеллектуальности. Современный человек должен быть нервным. Человеку, который что-то собой представляет, следует быть нервным. Это состояние, пограничное между болезнью и здоровьем, между ролью, позой и гендерной идентичностью, — неопределенность придает ему очарование. Нервозность давала право вести особый образ жизни, много ездить, посещать модные курорты, общаться.

Говоря о себе самих, они часто используют слова из области техники: набрать обороты, сбросить скорость, газовать, притормозить. Образ человека, страдающего гипоманией, ассоциируется с такими понятиями, как темп, включенность, скорость реакции.

Еще один тип неврозов называется «расслабленным». Раздражитель настолько велик, что организм в прямом смысле слова лишается сил. Врачебная документация дает свидетельства крайних проявлений расслабленности: были случаи, когда во время приема пациент «сползал со стула и оставался лежать на полу, раскинув руки и ноги»

Интересно, что в то самое время, когда наука поменяла терминологию и заговорила об усталых нервах, изменился язык выражения чувств: на смену нервозности пришла усталость.

Развилась даже особая разновидность публичных выступлений — «речи об усталости», особый жанр, раскрывающий образ задерганного и выжатого, как лимон, современного человека (в наши дни так популяризуют тему психического выгорания).

Нервозность — это чрезмерная раздражительность. Она бывает нескольких видов. Первый — раздражение органов чувств звуками, светом, запахом, вкусами, которых в большом городе очень много. При этом сила воздействия — не главное, главное — его новизна для организма. Интенсивность воздействия в городе, наоборот, меньше: скотину забивают на специально оборудованных бойнях, и вокруг не витает удушливый запах сырого мяса; дороги выложены асфальтом, экипаж едет мягко — не то что телега по кочкам и булыжникам; электрический фонарь, в отличие от газового, работает бесшумно. Таким образом, раздражение уменьшилось количественно, но увеличилось качественно за счет новизны раздражителей, их неизвестности для организма.