Жан Амери

Мне важно описать субъективное состояние жертвы. И добавить сюда анализ ресентимента, полученный путем интроспекции. Моя задача – уточнить и оправдать душевное состояние, которое одинаково осуждают и моралисты, и психологи: первые считают его пороком, вторые – разновидностью болезни. Я должен буду признать его, сперва взять на себя социальный порок и болезнь как интегрированную часть своей личности, а затем и узаконить.

чем был подлинный фашизм и, в частности, нацизм

Нам это привычно. Нам уже довелось видеть, как слово становилось плотью, а потом ставшее плотью слово обращалось в горы трупов

Однако – и на этом я тоже настаиваю – просвещение не есть прояснение. Ни когда писал эту книжицу, ни сейчас ясности у меня нет. Прояснение означало бы завершение, окончательное установление фактов, которые можно отправить в исторические архивы. Но моя книга предназначена как раз для того, чтобы этому воспрепятствовать. Ничто не нашло разрешения, ни один конфликт не улажен, ни одна зарубка в памяти не стала просто воспоминанием. Случившегося не воротишь. А вот с тем, что это случилось, просто так примириться нельзя

Как раз там, где следовало решительно избегать «я», оно оказывалось единственно пригодной точкой отсчета.

Здесь описано, как обстоит с попранным, порабощенным человеком, вот и все

Исповедуясь и размышляя, я пришел к исследованию или, если угодно, к описанию сути существования в роли жертвы

Наконец, порой я надеюсь, что у этой книги доброе предназначение и в таком случае она может быть адресована каждому, кто желает жить в мире с другими людьми

Во-первых, интеллектуал не умел так просто, как неинтеллектуал, принять к сведению невообразимое.

Гораздо важнее аналитическое мышление: можно бы ожидать, что перед лицом кошмара оно станет одновременно опорой и маяком