Алла Лескова

Но и без этого я точно знаю, что еврейка. Когда я услышала впервые хор еврейских мальчиков из Лондона, я плакала. Когда я слышу, как дети в израильском дворе перекрикиваются на иврите, и вообще – когда слышу иврит, что-то во мне необъяснимое происходит.
Память крови? Или есть еще что-то, о чем мы даже не подозреваем?

Пока сон страшнее, чем явь – жить можно.

Впускаешь человека в свою грудную клетку, почти как торакального хирурга… В сердце впускаешь, в его сердцевину… А тебе потом – раз и по самому больному. Два, три, четыре… А ты сидишь, или лежишь уже, а тебя добивают. И думаешь – а какого… впустила? Тебя просили? Вот и лежи теперь.
А потом опять впускаешь.

Кошки почему такие умные? Они хуторяне, одиночки. Поэтому, когда некому подсказать, взять на себя ответственность, решать, как выжить, – мозг больше напрягается… Не то, что собаки, к стаям, как волки и как люди привыкшие. В стаях все как у нас. Слабые, дураки, умные, сильные, сволочи, интриганы и благородные… Всегда можно за чью-то спину спрятаться, а потом в эту же спину нож воткнуть. Авось, в стае не заметят. Одним

Как много видов счастья на земле.

Не нужно. Я решу этот вопрос.
Люблю, когда мужчины так говорят.

Глупые. Это же разорвать от счастья может, когда «люблю» шепчешь. И когда «люблю» слышишь.

Предать можно взглядом. Интонацией тоже…

У чести и достоинства всегда высокая плата. Иногда даже смерть.

Говорят, не очаровывайся, тогда не разочаруешься. Это все равно что – не живи, тогда не умрешь…
Ну уж нет.