С.Э. Хинтон

Может, разные миры, где мы живем, не такие уж и разные. Закат ведь у нас общий

Мы убивали время за чтением «Унесенных ветром» и игрой в покер. Джонни книжка очень понравилась, хоть он ровным счетом ничего не знал о войне, а о плантациях — и того меньше, поэтому мне ему многое приходилось объяснять. Поразительно, сколько всего умного Джонни подмечал в этой книжке, куда там мне, а ведь я у нас вроде как глубоко мыслю.

У вас, грязеров, ценности совсем другие. Вы гораздо эмоциональнее нас. Мы более искушенные — такие опытные, что нас уже ничего и не трогает. Для нас нет ничего настоящего.

Мышиная возня, вот что это такое, — сказала она. — Мы вечно куда-то бежим, бежим, бежим, а куда — даже и не спрашиваем. Ты вот знаешь, каково это — иметь больше, чем хочется? Когда тебе больше и хотеть нечего, и тогда ты думаешь, как бы сделать так, чтоб захотеть чего-то еще? Мы как будто все время ищем, чему бы порадоваться, и не находим. Может, если перестанем строить из себя таких опытных, то найдем.

о.

— Ты много читаешь, верно, Понибой? — спросила Черри.

Я удивился:

— Ну да. А что?

Она так, плечом дернула.

— По тебе видно. Спорим, ты еще и на закаты смотришь. — Я кивнул, и она еще потом с минуту молчала. — Я раньше тоже на них смотрела, а теперь все время есть дела поважнее

Как же странно, что закат, который она видела со своего двора, и тот, на который смотрел я с заднего крыльца, был ­одним и тем же закатом. Может, разные миры, где мы живем, не такие уж и разные. Закат ведь у нас общий.

Да, проблемы бывают у всех. У всех, кто живет в восточных кварталах. И мне казалось, что так — нечестно.

Ну, не покончу. Но что-то сделать нужно. Ведь есть где-нибудь на свете место, где нет ни грязеров, ни вобов, где просто люди живут. Обычные, простые люди.

Джонни, короче, ну серьезно, у тебя есть целая наша банда.

— Все равно, когда тебя родители любят, это ­совсем другое, — просто ответил Джонни. — ­Совсем другое.

Чудом будет, если он вообще хоть кого-нибудь полюбит. Борьба за выживание так его ожесточила, что места для любви не осталось.