Отто Вейнингер

каждая девушка, которая сильно привлекает мужчину, вызывает в нем воспоминание о других девушках, действовавших на него подобным же образом. У каждого человека есть много знакомых, вкус которых к другому полу вызывал в нем восклицания: «не понимаю, как она может им нравиться!»

Нет ни одного объяснения в любви, которое не заключило бы в себе какой-нибудь лжи. Но насколько глупы женщины, можно видеть из того, что они так охотно и легко верят всяким любовным признаниям.

Как уже было показано, чистота тела является в общем признаком нравственности и правдивости мужчины. По крайней мере, нечистоплотные люди едва ли обладают особенной душевной чистотой. И вот можно заметить, что люди, которые в общем мало заботятся о чистоте своего тела, в моменты исключительного нравственного подъема начинают усерднее и чаще мыться. И люди, в общем далеко нечистоплотные, в период своей любви вдруг ощущают в себе потребность в физической чистоте.

Во всякой любви мужчина любит только себя. Но он любит себя не как субъективное существо, опутанное всякими слабостями и низостями, тяжеловесностью и мелочностью своей натуры. Он любит то, чем он хотел бы, чем он должен бы быть. Он любит свое интимнейшее, глубочайшее, умопостигаемое существо, свободное от гнета необходимости, от груд земного праха.

Природа, которую художник называет своим вечным учителем, есть созданная им самим норма его творчества – не в концентрации логических понятий, а в созерцательной бесконечности. Для иллюстрации приведем математику. Она является реализованной музыкой (не наоборот), она есть точное отражение музыки, перенесенной из царства свободы в царство необходимости, а потому императивом для всех музыкантов является математика. Искусство создает природу, но не природа творит искусство.

Вот почему всякая единичная красота преходяща, и всякая любовь к женщине терпит крушение, когда женщина состарится. Идея красоты есть идея природы, она вечна, непреходяща, хотя бы все единично красивое, все естественное и не обладало вечностью.

Человек создал черта для того, чтобы где-нибудь вне себя узреть все собственные дурные наклонности.

Вот почему вера в черта безнравственна: мы пользуемся его преступным образом в качестве момента, облегчающего нам борьбу и сваливающего вину на другое существо, идею собственной ценности сообщаем другому лицу, которое кажется нам для этого наиболее подходящим: сатана безобразен, возлюбленная – прекрасна. Этим противопоставлением, распределением добра и зла между двух лиц мы легче воспламеняемся в пользу моральных ценностей.

Всякая любовь есть только жажда искупления, а жажда искупления – безнравственна (см. конец VII главы).

В ребенке, как телесном, так и духовном, отец жаждет только найти себя: конкретное осуществление своего «я», которое составляет сущность любви, есть ребенок. Поэтому художник так часто обращается к женщине, когда хочет создать произведение искусства.