Дина Хапаева

При советском режиме вампирская тематика не имела никаких шансов, после того как компартия провозгласила единственно верный эстетический принцип — «метод социалистического реализма». Все сверхъестественное воспринималось в штыки [386]. Каждое явление должно было быть разъяснено с позиций материализма, согласно марксистскому пониманию общественных процессов, истории и культуры. Немногочисленные произведения классиков XIX века в мистическом жанре воспринимались терпимо, но не могло и речи быть о том, чтобы издать новый (не юмористический!) роман, где главными героями были бы вампиры. После распада СССР с середины 1990‐х годов на волне зарубежного вампирского бума всякого рода нелюди (в первую очередь вампиры) стали очень популярны на постсоветском пространстве [387].

Постсоветская культурная продукция отличается от западной тем, что иллюстрирует складывающийся российский общественный порядок. Вымышленные готические монстры — отличная метафора неосредневековой готической цивилизации, черты которой проступают в нынешнем российском обществе. То, как монстры обращаются с людьми, заставляет вспомнить премодерные обряды и представления об обществе. В основе межличностных отношений сейчас мы наблюдаем квазифеодальную социальную зависимость наряду со стремительной дегуманизацией «низших сословий», уделом которых, судя по всему, может стать закрепощение, пассивное признание условного характера собственности и полное отсутствие независимой судебной системы.

Хотя в настоящее время в США и Европе танатопатия не имеет политической подоплеки, а готическая эстетика представляет собой сугубо культурный тренд, пример России показывает, что при определенных условиях антигуманистическая эстетика может стать знаком важных социальных и политических перемен.