Брет Истон Эллис

дошел до того, что стал спрашивать людей — девушек на свиданиях, деловых знакомых за ужином, коллег в коридорах Pierce & Pierce, — не слышал ли кто-нибудь о двух изуродованных проститутках, найденных в квартире Пола Оуэна. Но как в некоторых кинофильмах, никто ничего не слышал и не имеет понятия, о чем я веду речь. Их волнует другое: возмутительное количество слабительного и «спида»[57]], которыми теперь разбодяживают кокаин в Манхэттене, Азия в 90-х, полная невозможность заказать столик на восемь часов в «PR» — новом ресторан Тони Макмануса на Либерти Айленд, крэк.

Разве зло — это мы? Или наши поступки? Я испытываю постоянную острую боль, и не надеюсь на лучший мир, ни для кого. На самом деле мне хочется передать мою боль другим. Я хочу, чтобы никто не избежал ее. Но даже признавшись в этом — а я делал это бесчисленное количество раз, после практически каждого содеянного мной поступка, — взглянув в лицо этой правде, я не чувствую катарсис.

В сущности, я утверждаю, что общество не может позволить себе потерять меня. Я — его актив.

— Не надо. — И чуть потише, но все же достаточно громко, стиснув зубы и без улыбки: — Мудила ебаный

позже моя дикая радость проходит и я плачу, оплакиваю себя, не в состоянии найти утешение ни в чем, всхлипывая, бормочу «Я лишь хочу, чтобы меня любили», проклинаю мир и все, чему меня учили: принципы, различия, выбор, мораль, компромиссы, знание, сообщество, молитвы — все это было неправильно, не имело никакой цели. В конце концов, все свелось к одному: смириться или умереть.

Что сказать тем «любителям музыки», которые не приняли «Sports»? Альбом продался тиражом девять миллионов. Девять миллионов человек не могут ошибаться.

– Патрик, – предостерегает она, глядя на пламя.
– Что? – спрашиваю я, моя рука, готовая поджечь кончик сигары, замерла на полпути.
– Ты не спросил позволения, – без улыбки произносит она.
– А я тебе говорил, что на мне трусы за шестьдесят долларов? – спрашиваю я, стараясь доставить ей удовольствие.

В цивилизованном обществе должны быть какие-то ограничения. Если бы каждый давал волю своим порывам, мы бы давно уже поубивали друг друга.

пропустил эту ебаную распродажу, и сейчас, когда я прохожу по Центральному парку где-то в районе Шестьдесят шестой, Шестьдесят седьмой, это меня жутко бе­сит, и я прихожу к выводу, что этот мир, в сущности, очень жес­токое и плохое место.

как-то сказала мне, в ту же осень: «Жизнь полна бесконечных возможностей». Когда она выдала этот бесценный перл, почечный камень мудрости, мне с трудом удалось не подавиться солеными орешками;