Николай Вахтин

Например, Руссо, подчеркивая политическое значение публичного языкового регистра, писал, что «всякий язык, который непонятен собранию народа, есть язык рабов» [Руссо 1961: 266].

Как показало исследование понятий общественного и публичного в российском обществе [Федорова 2011], в нашей речевой практике постоянно присутствует «общественное», но как опустошенная оболочка, десемантизированный звуковой комплекс, не вызывающий отклика и не предполагающий каких-то совместных действий. Официальный язык, мало изменившийся по сравнению с советскими временами, с его шаблонными формулами и замысловатым синтаксисом, пресловутый langue de bois [Серио 1993, 2002] — это не средство коммуникации, а ритуальный инструмент, лишенный, с точки зрения рядового носителя языка, какого-либо содержания.

Известная истина гласит, что одна и та же идея, высказанная на разных языках, потенциально меняет свое значение. Мы добавляем один важный аспект к этому верному наблюдению — адаптация медиатекста изменяет свой смысл не только по факту перевода его на другой язык, но и потому, что он воспроизводится средствами местных дискурсивных форматов. Эти форматы всегда укоренены в особых исторических, культурных и политических ситуациях. Так, существующие дискурсивные лингвистические формы служат рельсами для перемещения новых идей и жанров. Они, очевидно, помогают им добраться до адресата, но они же могут и задать иной путь их обустройства в новом контексте. Знакомые дискурсивные форматы вынесения нутра на публику играют критическую роль в адаптации терапевтического дискурса в российской коммуникативной культуре. Однако, возможно, они подрывают сам их терапевтический смысл. Так или иначе, в этом взаимодействии происходит сегодня становление нового публичного языка говорения о личном и частном, внешнем и внутреннем.

Ведь это советское интуитивное представление о том, как проводить собрание, сохраняется теперь в остаточном виде и в постсоветской действительности, если учесть, что теперь нет пионерских дружин и комсомольских организаций и школьные и университетские собрания проводятся нынешней молодежью на базе навыков, переданных им их воспитателями, учителями и профессорами, в чьи тела, так сказать, вписано еще советское время.