Антонина Ивахненко

Дан­ное про­из­ве­де­ние стало сво­е­об­ра­з­ным ито­гом пят­над­ца­ти­лет­ней дея­тель­ности, во время кото­рой я писал книги и сни­мал теле­пе­ре­дачи о нацис­тах, и пред­став­ляет собой попытку про­де­мо­нст­ри­ро­вать, почему одно из ужас­ней­ших прес­туп­ле­ний в исто­рии лучше всего пони­ма­ется через при­зму одного кон­к­рет­ного места — Освен­цима.

у Освен­цима есть чет­кая дата начала (пер­вых заклю­чен­ных-по­ля­ков дос­та­вили туда 14 июня 1940 года), и, в отли­чие от исто­рии гено­цида, у него также есть и чет­кая дата окон­ча­ния (лагерь осво­бо­дили 27 января 1945 года).

Польза от лич­ных встреч и бесед с уце­лев­шими узни­ками и прес­туп­ни­ками огромна. Они дают такую воз­мож­ность загля­нуть за кулисы, кото­рую редко полу­ча­ешь, рабо­тая иск­лю­чи­тельно с письмен­ными источ­ни­ками.

Когда я рабо­тал над сце­на­рием и ста­вил фильм о док­торе Йозефе Геб­бельсе, то раз­го­ва­ри­вал с Виль­ф­ри­дом фон Ове­ном, кото­рый, как лич­ный рефе­рент Геб­бельса, очень тесно рабо­тал с печально изве­с­т­ным минист­ром про­па­га­нды нацис­тов. После офи­ци­аль­ного инте­р­вью, за чаш­кой чая, я спро­сил этого умного и оба­я­тель­ного чело­века: «Если бы вы могли одним сло­вом под­вести итог своих впе­чат­ле­ний от Тре­ть­его рейха, что бы вы ска­за­ли?» Герр фон Овен на минутку заду­мался, фор­му­ли­руя ответ, а я для себя решил, что в его ответе будет содер­жаться ссы­лка на ужа­с­ные прес­туп­ле­ния режима — прес­туп­ле­ния, кото­рые он совер­шенно отк­рыто при­знал, — и о том вреде, кото­рый нацизм нанес чело­ве­честву. «Что ж, — нако­нец про­из­нес он, — если бы я мог одним сло­вом под­вести итог своих впе­чат­ле­ний от Тре­ть­его рейха, то этим сло­вом было бы слово — рай».

Нам никогда не узнать, что пере­ве­ши­вало, убеж­дая того или иного чело­века поз­во­лить снять его на пленку. Но во мно­гих слу­чаях они четко пони­мали: чем ближе закат жизни, тем силь­нее им хочется запи­сать — вклю­чая все непри­я­т­ные моме­нты — свой лич­ный опыт, полу­чен­ный в судь­бо­нос­ное время; кроме того, они верили, что BBC не ста­нет изв­ра­щать их слова.

Я сни­мал кино в Советс­ком Союзе еще при ком­му­нис­ти­чес­ком режиме, в 1989 году, и в то время очень тяжело было убе­дить людей пого­во­рить на тему исто­рии их страны, не исполь­зуя стан­да­р­т­ные фразы из про­па­ганды. С наступлением 1990-х словно прор­вало пло­тину, и на волю хлы­нули долго подав­ля­е­мые вос­по­ми­на­ния и мне­ния. В При­бал­тике мне дово­ди­лось слы­шать при­зна­ния в том, что люди при­ветст­во­вали нацис­тов как осво­бо­ди­те­лей; в диких сте­пях Кал­мы­кии я из пер­вых рук узнал об орга­ни­зо­ван­ных Ста­ли­ным кара­тель­ных депор­та­циях целых наро­дов; в Сибири я встре­чался с вете­ра­нами, попа­дав­шими в тюрьму два­жды: один раз — по при­казу Гит­лера, вто­рой — по при­казу Ста­лина; а в дере­веньке возле Минска я поз­на­ко­мился с жен­щи­ной, ока­зав­шейся в самой гуще страш­ней­шей в сов­ре­мен­ной исто­рии пар­ти­занс­кой войны — нем­ного поду­мав, она ска­зала мне, что крас­но­ар­мейцы-пар­ти­заны были хуже нацис­тов. Все это глу­боко скры­ва­е­мое осуж­де­ние так и умерло бы, вместе с осуж­да­ю­щими и осуж­ден­ными, если бы не паде­ние ком­му­нис­ти­чес­кого режима.

Der ewige Jude («Веч­ный жид») — филь­мом, в кото­ром кар­тины расст­ре­лов евреев пере­ме­жа­ются изоб­ра­же­ни­ями крыс.

И тем не менее ста­рик в При­бал­тике, помо­гав­ший нацис­там расст­ре­ли­вать евреев в 1941 году, даже по прошествии 60 лет по-преж­нему счи­тал, что совер­шал бла­гое дело. И даже кое-кто из тех, кто вое­вал с нациз­мом, при­дер­жи­вался дос­та­точно ради­каль­ных анти­се­митс­ких взгля­дов. Я помню один воп­рос, задан­ный мне укра­инс­ким вете­ра­ном во время обеда. В моло­дости он храбро сра­жался в рядах пар­ти­зан Укра­инс­кой повс­тан­чес­кой армии как с нацис­тами, так и с Сове­тами, в резуль­тате чего под­вергся гоне­ниям. «Как вы отно­си­тесь, — спро­сил он меня, — к мне­нию о том, что сущест­вует меж­ду­на­ро­д­ный заго­вор финан­сис­тов-ев­реев, дейст­ву­ю­щих из Нью-Йорка и пыта­ю­щихся унич­то­жить все неев­рейс­кие пра­ви­тель­ст­ва?» На секунду я рас­те­рялся. При­том что сам я не еврей, меня всегда шоки­рует отк­ро­вен­ное про­яв­ле­ние анти­се­ми­тизма там, где этого никак ожи­дать нельзя. «Как я к этому отно­шусь? — нако­нец про­из­нес я. — Я счи­таю, что это пол­ная ерун­да». Ста­рый пар­ти­зан опро­ки­нул рюмочку. «Прав­да? — уточ­нил он. — Вот, зна­чит, что вы дума­ете. Инте­рес­но…»

Скажу прямо: миф о том, что прес­туп­ле­ние, сос­то­яв­шее в ист­реб­ле­нии евреев, было неким обра­зом навя­зано нем­но­гими безум­цами соп­ро­тив­ля­ю­щейся этому Евро­пе, — один из самых опа­с­ных. Перед при­хо­дом нацис­тов к власти в Гер­ма­нии не было ничего «уни­кально ист­ре­би­тель­но­го» — если поль­зо­ваться гром­кими сло­вами, мод­ными в ака­де­ми­чес­кой среде. Да и как иначе, если в 1920-х годах мно­гие евреи Вос­точ­ной Европы пыта­лись скрыться от анти­се­ми­тизма не где-ни­будь, а в Германии?

В Советс­ком Союзе атмос­фера страха во вре­мена прав­ле­ния Ста­лина была все­о­б­ъ­ем­лю­щей, в отли­чие от Гер­ма­нии вре­мен прав­ле­ния Гит­лера — по край­ней мере, до пос­лед­них дней войны. Расс­каз одного быв­шего советс­кого воен­ного лет­чика об отк­ры­тых соб­ра­ниях в 1930-х годах, на кото­рых любого могли обви­нить в том, что он «враг наро­да», до сих пор не дает мне покоя. Никто не был застра­хо­ван от стука в дверь среди ночи. И не важно, как сильно вы ста­ра­лись при­спо­со­биться, не важно, сколько лозун­гов вы вык­ри­ки­вали: злоба Ста­лина была столь велика, что ника­кие ваши пос­тупки, или слова, или мысли не могли спасти вас, если луч про­жек­тора падал на вас. Но в наци­стс­кой Гер­ма­нии, если только вы не вхо­дили в кон­к­рет­ную группу риска: евреев, ком­му­нис­тов, цыган, гомо­сек­су­а­лис­тов, «туне­яд­цев» или, в общем, любую дру­гую, нахо­дя­щу­юся в оппо­зи­ции к режи­му, — вы могли жить в срав­ни­тель­ном спо­койст­вии, не испы­ты­вая осо­бого страха. Несмотря на нау­ч­ные работы пос­лед­них лет, в кото­рых спра­вед­ливо под­чер­ки­ва­ется, как сильно зави­села работа гес­тапо от доно­сов обы­ч­ных граж­дан3, глав­ная правда все равно оста­ется преж­ней: боль­шинство жите­лей Гер­ма­нии, с боль­шой долей веро­ят­ности — вплоть до того момента, когда фаши­сты стали про­и­г­ры­вать вой­ну, — чувст­во­вали себя в такой без­о­пас­ности и были так счаст­ливы, что, если бы в то время про­вели чес­т­ные и сво­бо­д­ные выборы, Гит­лер снова одер­жал бы на них победу. Для срав­не­ния: в Советс­ком Союзе даже бли­жай­шие, самые пре­дан­ные сорат­ники Ста­лина никогда не могли спать спокойно.