Альберт Шпеер

Пока мы как в полусне странствовали в мире греческой истории Гитлер повелел оккупировать Чехословакию и присоеднить ее к Рейху. В Германии мы застали довольно подавленное настроение. Всеобщая неуверенность в ближайшем будущем переполняла нас. Странным образом и сегодня меня волнует мысль о том, каким точным предчувствием надвигающегося может обладать народ, не поддающийся влиянию официальной пропаганды.

Это был «письменный ответ» Гитлера на мою памятную записку. По всем пунктам он предписывал обратное тому, что я потребовал 18 марта. «Все военные, транспортные, промышленные объекты, объекты связи и снабжения, а также материальные ценности на территории Рейха» в соответствии с ним подлежали уничтожению. Это был смертный приговор немецкому народу, принцип «выжженной земли» в наиболее резкой форме. Меня самого эта директива лишала полномочий, все мои приказы, направленные на сохранение промышленности, однозначно дезавуировались. Осуществление мер по уничтожению объектов теперь возлагалось на гауляйтеров 10 «».

Как и в большинстве случаев, Гитлер двурушничал: в тот же самый вечер он приказал главнокомандующим «довести до фантастической активности борьбу с оживившимся противником. При этом в данный момент интересы населения не могут играть никакой роли».

Уже утром, смертельно усталыми, мы возвращались домой, усталыми — от ничегонеделанья.

Все это мифотворчество вокруг СС и нечитабельный труд Розенберга «Миф двадцатого столетия» вполне это доказали.

Свой рассказ Гитлер обыкновенно заключал следующим рассуждением: «Вообще наша беда в том, что не та у нас религия. Почему у нас не религия японцев, которая превыше всего ставит жертву во имя отечества? Да и мусульманская вера была бы для нас более подходящей, чем, как назло, это христианство с его дряблым страстотерпием». Поразительно, но еще до войны он нередко утверждал: «Сегодня сибиряки, белорусы и степные люди живут очень здоровой жизнью. Это делает их способными к развитию и в долгосрочной перспективе они биологически будут превосходить немцев». Мысль, которую в последние месяцы войны он, вероятно, частенько вспоминал.

и шаловливо именовала себя «матушкой этой страны».

Пока мы наслаждались красотами Древней Греции, Гитлер оккупировал и присоединил к рейху Чехословакию. Вернувшись в Германию, мы обнаружили общую подавленность, и нас охватила тревога за будущее. Меня по сей день удивляет способность народа предчувствовать грядущее, несмотря на массированную правительственную пропаганду.

Гитлер попросил меня рассказать об итальянских впечатлениях. И когда я вспомнил, что более всего меня потрясли исписанные воинственными пропагандистскими лозунгами стены и заборы даже в деревнях, он заметил: «Нам это ни к чему. Немецкий народ силен духом и, когда приходится воевать, не нуждается в подбадривании. Такая пропаганда, возможно, хороша для Италии, а полезна ли она — это уже другой вопрос».