Светлана Арестова

Норма, видите ли, она для всех разная.

одну вещь совершенно точно делать нельзя. Совершенно точно нельзя девять лет встречаться с человеком, думая, что у вас все несерьезно, а потом, когда он тебя покинет, исчезнуть с радаров и отмокать в одиночестве в ванне, гадая, что же теперь делать.

Под конец Артур Лишь сидит в своем кресле и тихонько всхлипывает — во всяком случае, ему кажется, что тихонько, но когда зажигают свет, соседка поворачивается к нему и говорит: «Милый, не знаю, что у тебя в жизни произошло, но я очень, очень тебе сочувствую», а потом заключает в объятия с ароматом сирени. «Ничего у меня не произошло, — хочет ответить он. — Ничего у меня не произошло. Я просто гомосексуал на бродвейском шоу»

Когда Лишь спрашивает о розовых кустах на виноградниках, Луиза объясняет, что розы предостерегают о надвигающихся болезнях.
— Роза гибнет первой, — говорит она, подняв палец. — Как птица… Как там у вас говорят?
— Канарейка в шахте.
— Sì. Esatto [45].
— Или как поэт в латиноамериканской стране, — проводит параллель Лишь. — Новый режим всегда убивает их первыми.

Веря, что писатели читают чужие творения, дабы заимствовать оттуда лучшие куски, свой курс он назвал «Читай как вампир, пиши как Франкенштейн»

Детские походы с отцом, в основном по полям сражений Гражданской войны. Артур часто вспоминает, как искал в траве патроны, а нашел — о, чудо из чудес! — наконечник стрелы (вероятно, подброшенный отцовской рукой). Вспоминает игры в ножички, когда ему, маленькому и неуклюжему, давали складной нож, и он трусливо бросал его, точно ядовитую змею, а один раз даже умуд­рился вонзить в настоящую змею (раздавленного ужа). Вспоминает картошку в фольге. Страшилки про золотую руку [78] у костра. В отблесках пламени — отцовское ликование. До чего дороги эти воспоминания! (Годы спустя он обнаружит в отцовской библиотеке книгу «Растим натурала», где синей ручкой будут выделены советы отцам по воспитанию сыновей-хлюпиков: походы по полям сражений, ножички, страшилки у костра — но даже это открытие не разрушит герметичного счастья его детства.)

«Ничего у меня не произошло, — хочет ответить он. — Ничего у меня не произошло. Я просто гомосексуал на бродвейском шоу».

Ничего у меня не произошло, — хочет ответить он. — Ничего у меня не произошло. Я просто гомосексуал на бродвейском шоу».

можно было откинуться на спинку кресла с ведерком попкорна и наблюдать, как драмы и комедии его души проецируются на его лице, а стекла очков в черепаховой оправе переливаются мыслями, подобно мембранам мыльных пузырей.

чемодан забит под завязку, как машина с клоунами,