Анастасия Каркачёва

может ли быть так, что женщины всегда уже в какой-то мере мертвы, или наоборот, в какой-то мере еще не начали существовать

Я попыталась объяснить ей, что на пикеты ходят не затем, чтобы остановить события. На них ходят, чтобы выступить свидетелем того, что в противном случае государство сделало бы в полной темноте.

молодой врач попросил меня оценить боль по шкале от одного до десяти, я растерялась, почувствовав будто мне здесь не место, и сказала «шесть». «Запишите „восемь“, — сказал он медсестре, — потому что женщины всегда преуменьшают свою боль». «Мужчины всегда говорят „одиннадцать“», — сказал он. Я не поверила, но подумала, что ему лучше знать.

Вчера ночью я плакала так, как не плакала уже давно. Я плакала до тех пор, пока не состарилась.

Теперь я знаю, что они есть, живут в восточной и центральной части пустыни Сахара и зовутся туарегами, что означает «покинутые богом».

Для Платона цвет, наряду с поэзией, представлял собой опасный наркотик. И то, и другое, по его мнению, следовало бы изгнать из государства.

равной степени сложно понятие агнозии, невозможности познания, которое теоретически можно обнаружить, испытать или достичь в божественном мраке. Еще раз: агнозия — это не форма невежества, но скорее что-то вроде аннулирования. (Как если бы мы когда-то знали, но забыли. Но что именно мы знали?)

Она сказала, что молиться можно и на загрязнение окружающей среды, просто потому, что оно существует. Но рай — нет никакого рая, сказала она. И этого леса, в котором мы сидим, — его тоже нет.

«Нельзя войти в одну реку дважды» — греющий душу девиз, без сомнения. Но в действительности это лишь один из вариантов высказывания Гераклита, справедливо прозванного Тёмным. Еще варианты: «На входящих в те же самые реки набегают всё новые и новые воды»,

«Годы второй войны и десятилетия спустя были для меня ослепляющим, дурным временем, о котором я не смог бы сказать ничего, даже если бы хотел», — говорит один из персонажей книги В. Г. Зебальда «Изгнанники». Прочтя это, я опросила нескольких друзей, сколько времени, по их мнению, разделяет «ослепляющее, дурное время» и жизнь, превратившуюся в депрессивный хлам; мы сошлись на семи годах. Это свидетельствует о великодушии моих друзей — думаю, большинство американцев дали бы себе год или два, прежде чем начать тянуть себя из болота за косичку.