Алексей Поляринов

Взять, например, северное сияние — явление совершенно бесполезное, и даже хуже — им нельзя обладать, и в этом его главная «проблема» — оно ничье. Оно само по себе — и поэтому кажется бесполезным. Но — оно прекрасно. И вот — ты поди, скажи своему соседу: «Через семь дней, мол, северное сияние исчезнет. И, чтобы этого не произошло, мы все должны хотя бы на неделю перестать пользоваться автомобилями». Что тебе ответит сосед? «Ну-у-у не знаю, у меня завтра куча дел: собаку к ветеринару, детей — в школу… как же я без машины-то?» Парадокс. Мы не готовы к жертвам — даже к минимальным — мы не готовы бороться за то, что не сможем назвать «своим». Но при этом мы негодуем, мы сетуем на исчезновение красоты, которую сами не желаем защищать.

Это так странно – из окна наблюдать за столкновением двух миров: в центре первого – личность, в центре второго – идея. В первом мире жизнь человека бесценна, во втором не стоит ни гроша. В первом мире любят ближних (родителей, детей, друзей), во втором – дальних (царя, пастора, национального лидера). В первом мире люди почитают конкретных личностей (писателей, ученых), во втором – абстрактных (Бога, вождя, традиционные ценности). В первом мире основа этики – свобода выбора, во втором – покорность. Такой вот парадокс: чем ближе к национальному единству, тем дальше от человека.

В своей статье «Почему наше будущее зависит от чтения» Нил Гейман упомянул такую историю: «В 2007 году я был в Китае, на первом одобренном партией конвенте по научной фантастике и фэнтези. В какой-то момент я спросил у официального представителя властей: почему? Ведь НФ не одобрялась долгое время. Что изменилось? Все просто, сказал он мне. Китайцы создавали великолепные вещи, если им приносили схемы. Но ничего не улучшали и не придумывали сами. Они не изобретали. И поэтому они послали делегацию в США, в Apple, Microsoft, Google, и расспросили людей, которые придумывали будущее, о них самих. И обнаружили, что те читали научную фантастику, когда были детьми».

Школа должна воспитывать в детях любопытство, а не священный трепет перед громкими именами и великими идеями. Потому что настоящий учитель — это человек, беседуя с которым, ты кажешься себе умнее, чем ты есть на самом деле. Не наоборот.

Страх испортить хорошую идею – самый сильный из всех писательских страхов. Знаете, так бывает, читаешь книгу и думаешь: «Такая идея, а дураку досталась». Особенно обидно, когда эта мысль возникает при чтении книги, на обложке которой твое имя.

родители передают по наследству детям не только черты лица, болезни и долги, но и прошлое. Сын мигрантов/беженцев проживает как бы две жизни одновременно: свою собственную и вместе с ней — жизни своих покалеченных войной родителей.

Роман, как и любой дебют, был очень далек от совершенства, но кое-что Гарленду удалось: фанат комиксов и компьютерных игр, он написал роман о языке и мечтах своего поколения.

«Дон Кихот» — это роман, написанный уже постаревшим человеком, пережившим то, что мало кому доводилось пережить, испытавшим огромное количество разочарований. Хорошая, большая литература, к сожалению, рождается из разочарований.

Он играет в гольф. Твой дедушка. Твой дедуля. Гольф. Гольфист. Мой тон передает все презрение? Бильярд на гигантском столе, Джим. Бестельная игра размашистых судорог и разлетающегося дерна. Спорт, в кавычках. Ярость анальной стадии и клетчатые береты. Все, почти пусто.

Рейтинги задуманы, чтобы помочь определить, где ты, а не кто ты. Зазубри свой ежемесячный рейтинг и забудь. Вот как: никогда никому не говори, где ты.
Это также способ не бояться сна или кошмаров. Никогда никому не говори, где ты. Пожалуйста, заучи прагматику выражения ужаса: иногда слова, которые должны выражать, могут и вызывать.