Делия Оуэнс

На то и нужна поэзия, душу бередить.

Привела ее сюда лишь надежда на близость, на ласку, на чье-то прикосновение. Но Чез не касался, он лапал; эти руки ничего не давали, они норовили заграбастать.

— Кто теперь стряпать будет? — спросила Киа вслух. А могла бы спросить: “И танцевать кто будет?”

Тяготы меняют лица, но глаза — ок­но в прошлое,

Киа прижала ладонь к влажной, дышащей земле, и земля утешила ее, как мать.

Осенние листья не падают, они летят. И никуда не торопятся, им лишь бы побыть в воздухе подольше, хоть на миг, — другого случая им не представится. Искрясь на солнце, они кружились, парили, порхали, подхваченные крошечными вихрями

Она уже не мечтала полетать с орлами; наверно, если добываешь свой ужин голыми руками прямо из земли, то воображение скудеет, как у взрослого.

В жизненном тупике, отчаянии или одиночестве человек возвращается к инстинктам, нацеленным на выживание, — суровым и справедливым. Это всегдашние козыри, и по наследству они передаются чаще, чем более спокойные гены. И дело тут не в этике, а в чистой математике.

, мисс Киа, стыдиться тут нечего. Греха тут нет, как говорится, это источник всякой жизни, и только женщина способна давать жизнь. Вот ты, детка, и стала женщиной.

Тяготы меняют лица, но глаза — ок­но в прошлое,