Анастасия Кузнецова

— Ты любишь собак, Ари?
— Люблю.
— Я тоже. Им не нужно носить обувь.

Мне положено быть несчастным.

Интересно, — думал я, — каково это? Любить себя, по-настоящему любить. Интересно, почему одни люди себя любят, а другие — нет? Может, так оно и должно быть.

И дружба с Данте странным образом обостряла мое одиночество.

Может, это потому, что Данте везде и всегда был своим. А я — везде не к месту. Даже в собственном теле — особенно в собственном теле. Я менялся и больше не узнавал себя. Перемены давались мне мучительно, но я не мог понять почему. И все мои эмоции казались какой-то бессмыслицей

Наверное, здорово было бы стать воздухом.

Быть чем-то и ничем одновременно. Быть необходимым и невидимым. Быть тем, в ком все нуждаются, но кого никто не видит.

Я всегда себя чувствую ужасно, только причины все­гда меняются.

Я не знал, что мне делать с этим осознанием, поэтому просто решил держать его в себе. Я всегда так делал. Держал все в себе.

Сказать по правде, я опасался, что ничего никогда уже не будет как прежде.

Мне хотелось сказать: «Как же меня все бесит!», но я промолчал. Хотелось кричать.

Наблюдая за ним, я вдруг подумал, что ненавижу его.