С. Костыгина

Когда родная страна в агонии, развлекаться — непозволительная беспечность. Я в трауре — по моей стране.

Кира улыбнулась. Она понимала, что умирает. Но для нее это больше не имело значения. Она узнала то, о чем никто из людей не рассказал бы ей. Она прожила годы в ожидании этой жизни, верила в возможность ее существования, а сейчас почувствовала, что с самого детства она жила ею. Жизнь была, и была только потому, что она, Кира, не сомневалась, что жизнь возможна. В глубине души она слышала беззвучный гимн своей мечте. Момент или вечность — разве это имеет значение? Непобежденная жизнь существует и будет существовать.
Она улыбнулась в последний раз — тому многому, что было так возможно.

входит в незнакомый город и не совсем уверен, входит ли он как завоеватель или как пленник.

оэтому мы сейчас там, где мы есть. Нет веры.

Толпа существует и дает почувствовать свое существование. Это хорошо известный и отвратительный факт. В наше время толпа дала его прочувствовать с особенной мерзостью. Вот и все.

От берегов Белого моря до берегов Черного, от границы с Польшей до желтых рек Китая красное знамя с триумфом поднялось под звуки «Интернационала» и позвякивание ключей – это двери других стран закрылись перед Россией…

– Я вспомнила улицы. Улицы огромного города, где столько всего возможно и столько разных приключений может с тобой произойти.

Первыми приметами весны в Петрограде стали слезы и улыбки: люди улыбались, а сосульки на крышах роняли слезы.

Люди создают себе вопросы, потому что боятся смотреть прямо. А нужно только смотреть прямо и видеть путь, а когда ты его видишь, то не надо сидеть и смотреть на него – надо идти.

– Послушайте, вы, сопливая молодежь. Я был сослан в Сибирь потому, что, видя, как люди умирают от голода и нищеты под царским сапогом, я выступал за свободу. Но до сих пор люди умирают от голода и нищеты и гибнут, втоптанные в грязь. Только теперь сапоги – красного цвета. Я провел четыре года в ссылке не для того, чтобы сегодня банда упоенных властью кровожадных безумцев, имеющих о свободе еще более смутное представление, чем поборники царизма, угнетала народ сильнее, чем когда бы то ни было!