Бриджет Коллинз

Я хотел проснуться утром и снова увидеть ясный солнечный день.

Прежде я никогда не болел. Я не знал, что тело способно на предательство, а ум может гаснуть, как лампа, погружая мир в кромешную тьму.

Я смотрю на него. Сердце пронзает дрожь. Вскоре мне захочется смотреть на него неотрывно, снова изучать каждую веснушку, каждое движение губ и каждую ресницу. Но пока еще рано. Пока я могу лишь смотреть на него украдкой и продолжать дышать.

не шевельнулся. Казалось, стоит подождать, и страх уйдет; тогда я буду готов. Но он не ушел. А под ним, подобно болезни, о которой я и не подозревал, таилась черная печаль, чувство утраты столь сильное, что хотелось рыдать. — Эмметт.

Я развернулся и вышел.

В последующие несколько дней мы не говорили о случившемся, а обсуждали лишь домашние дела и погоду, взвешивая каждое слово, как люди, ступающие по тонкому льду.

Одно неосторожное слово, — со вздохом произносит он, — может означать разницу между победой и поражением.

Когда письмо принесли, я работал в поле, вязал последний пучок пшеницы.

В ушах звенел голос отца: колдунья проклянет его в мгновение ока. И мамин, ответивший ему: она уже это сделала.

Интересно, как пахнут болота? Стоячей водой, гниющими камышами? И тем, и этим, и наверняка глиной.

Здесь, среди запахов кожи и клея, я был как дома.

Я чувствовал, что занимаюсь своим делом, что переплет — мое предназначение