Деннис Лихэйн

Что-то случается с человеком при виде столь чистой любви. Он начинает считать себя ничтожным, скверным, недостойным. Ему становится стыдно.

Может, лет сорок назад и можно было жить, не зная, что происходит вокруг, но никак не сейчас. Новостные службы колотят нас новостями, как дубиной по головам, возможно, нас, зрителей и слушателей, даже просвещают. Скрыться от новостей невозможно. Они повсюду и везде.

Мне кажется, у общества нет на это права, и оно не всегда располагает необходимыми сведениями. Пусть оно мне сначала докажет, что в состоянии эффективно строить дороги, тогда я позволю ему решать, кому жить, кому умирать.

Как знать, Чак. Ты не производишь впечатление стопроцентно уравновешенного человека.

— Может, пока мы здесь, я забронирую себе кроватку на будущее. Пусть подержат.

асколько я мог понять из дела, тут настоящие психи.

— И сколько из них, по-твоему, придуриваются?

Еще пятьдесят лет назад, а то и меньше, отношение к таким пациентам, как наши, было однозначное: в лучшем случае заковать в кандалы и пусть гниют в собствен­ном дерьме. Их систематически избивали, как будто психоз можно выбить из человека. Их демонизи­ровали. Их истязали. Подвешивали на дыбе. Загоняли шурупы в черепную коробку. Иногда топили

никто не может объяснить, каким образом ей удалось ускользнуть из палаты. Комната запирается снаружи, а единственное окно забрано решеткой.­ Никаких признаков того, что кто-то ковырялся в замке, мы не обнаружили.

— Макферсон, вы с вашими людьми прочесали остров.

— Так точно.

— И что вы нашли?

— Ничего, что указывало бы на женщину в бегах. Ни оторванного лоскутка, ни отпечатков ног, ни примятой травы. Течение вчера было сильное из-за мощного прилива, поэтому о заплыве говорить не приходится.

Если Шин действительно увез ее отсюда, то он должен был кой-кого подмазать.

— Как пить дать.

— Многих людей.

— Нескольких санитаров. Парочку охранников.

— Кого-то на пароме. Может, и не одного.