Рафаэль Боб-Ваксберг

То, как мама закатывает глаза, твое внезапное решение больше не есть красное мясо, внезапная необъяснимая грусть, которую ты почувствовала, увидев отцовскую рубашку, наброшенную на спинку стула. Ты можешь это все записать, можешь включить в книгу фактов, но правда в том, что никто никогда не сможет по-настоящему понять то хитросплетение переживаний и чувств, которое и делает тебя тобой. Это твоя частная коллекция, личный секретный язык, камешек в кармане, с которым ты играешь, когда тебе тревожно, тяжелый, как геометрия, гладкий, как мыло.

Существует два типа людей, подумал он: люди, которых не хочешь трогать, потому что боишься их сломать, и люди, которых не хочешь трогать, потому что боишься, что они сломают тебя.

Существует два типа людей, подумал он: люди, которых не хочешь трогать, потому что боишься их сломать, и люди, которых ты хочешь сломать.

внезапно поняла, что любила только идею своего мужа и детей, идею всех своих друзей, своей работы и своей жизни. Она любила идею всего.

Я никогда не думала, что буду настолько счастлива», — представляла она, как однажды скажет кому-то.

Вся боль, которую теперь чувствовала Люсинда, была нормальной. Пустота была нормальной. Суровое сжигающее скучнейшее ужасное грубое бесплодное одержимое тупое пятисотвольтовое небытие, которое теперь ее полностью поглощало, было абсолютно обычным.

А еще Люсинда с самого начала не хотела там работать; она просто попала на эту работу, так же, как она, казалось, вечно попадала во все подряд. Такой непримечательный человек, как Люсинда, не живет свою жизнь, жизнь скорее разливается вокруг нее, занимая любое пустое пространство, которое может занять.

Я и правда думаю, что надумываю, — сказала я. — Мне все время так кажется. Но потом я думаю: а что, если я не надумываю? Что, если я просто нормально думаю, а потом думаю, что надумываю, потому что подсознательно хочу сбежать от ответственности?

Однажды Клэй спросил меня, думала ли я когда-нибудь о том, чтобы все бросить.

„Ты заслуживаешь кого-нибудь, кто полюбит все твои трещины“».